Дмитрий Иванов - Артефакт

– Так-так-так… – оживился Игорь Моисеевич, вооружившись лупой. Его снисходительность мгновенно улетучилась. Глядя на его взволнованный вид, я даже пожалел, что так долго оттягивал свой визит: было совершенно очевидно, что если кто и может мне что-то рассказать о медальоне – так это он.

Несколько минут Игорь Моисеевич в полном молчании исследовал медальон, потом положил его на стол и строго посмотрел на меня:

– Откуда он у вас?

– Из Африки, – пожал я плечами.

– Невероятно… – сокрушенно покачал головой Каргопольский. – Вы знаете, что это?

– Шумерская печать, – бесстыдно козырнул я своей двуличной осведомленностью.

– Верно… Вы кому-то ее уже показывали?

И что я должен был на это ответить?

– Мой приятель кому-то показывал.

– Ясно… А что вы хотите от меня?

– Это ведь символ трех стихий?

– Совершенно верно… Единства трех стихий, если точнее.

– А надпись переводится как «Весь мир в твоих руках»?

– Зачем же я вам понадобился, если вы и так все знаете? – недоуменно спросил он.

– Да нет… не все, – смутился я. – Вернее, это как раз все, что я знаю, а хотелось бы узнать больше.

– Что именно?

– Да что угодно – все, что возможно.

Игорь Моисеевич задумался.

– Можно поискать такой оттиск среди копий сохранившихся текстов, по ним есть приличная база данных. Больше, к сожалению, ничего не могу предложить… Кстати, а почему вы решили, что надпись переводится именно так?

– Я?.. Я ничего не решал… А что, тут что-то другое написано?

Видимо, мне не удалось сдержать невольный протест против такого откровенного передергивания со стороны реальности – слишком уж это было неожиданно, и Игорь Моисеевич уловил мое настроение.

– Я вас ни в чем не обвиняю, просто эту надпись можно перевести двояко, – мягко пояснил он, – поскольку этот клинописный символ имеет не только значение «все», но и значение «целое», или «единство», – он протянул мне лупу, чтобы я сам убедился. Но я поверил ему на слово.

– Так что я бы все же перевел данное выражение как «единство мира», или «целостность мира», тем более что и символ самой печати тематически роднее такому толкованию. Вы не находите?

– Я-то нахожу. Это уже явно ближе к делу.

– В каком смысле?

– В том смысле, что больше похоже на правду, – выкрутился я. – Можно еще кое о чем вас спросить? Извините, если что не так, я все же дилетант…

– Спрашивайте, – пожал плечами Игорь Моисеевич.

– Был такой древний аккадский царь, Этана. Вы о нем что-нибудь знаете?

– Что-нибудь знаю.

– А эта печать не может иметь к нему отношения?

– Вы действительно странные вопросы задаете, – покачал головой Игорь Моисеевич. – У вас что – есть какие-то сведения на этот счет?

– Нет, – сознался я.

– Тогда почему вы об этом спрашиваете?

Вероятно, Игорь Моисеевич удивился бы значительно больше, если бы я сказал ему, что в определенном смысле он сам меня спровоцировал.

– Мне говорили, что про Этану есть эпос, и там упоминается какая-то печать, – сказал я.

– Эпос есть, – подтвердил Игорь Моисеевич. – И я довольно хорошо помню, о чем там речь. Однако ваша печать, увы, не имеет к этому эпосу никакого отношения. Текст вполне доступен, могли бы поинтересоваться… Кто вам сказал про Этану?

– Один знакомый.

– Знаете, молодой человек, – хмуро заметил Игорь Моисеевич, – в последнее время я встречаю все больше людей, склонных выдумывать всякие небылицы. Впрочем, меня такие поступки всегда приводили в недоумение, так что уж не обессудьте…

Не иначе, Игорь Моисеевич каким-то образом сумел избежать пагубного влияния местного морального климата… В таком случае не было ничего удивительного в его упреке, учитывая то количество тумана, которое я тут перед ним напустил.

– Вы тоже это заметили? – кротко поинтересовался я.

Он внимательно посмотрел мне в глаза:

– Я заметил, что вы чего-то недоговариваете. Я всегда вижу, когда человек что-то скрывает, уж извините за прямоту.

– Верно, недоговариваю, – кивнул я. – Но у меня есть на то причины, честное слово.

– Причины? – скептически откликнулся он.

– Бывает ведь, что просто невозможно сказать правду, – тебе все равно не поверят.

– Некоторые считают, что ложь можно использовать как инструмент для достижения цели. Особенно если это так называемая «ложь во спасение», – сказал он задумчиво. – Но это неверно. Если б человек был способен охватить разумом все последствия лжи, он бы споткнулся на первом же кривом слове.

– Даже если я расскажу вам всю правду, это ничего не изменит, и, скорее всего, вы действительно мне не поверите. Решите, что я, наоборот – совершенно заврался или вообще сошел с ума, – беспомощно пожал я плечами. – Что же мне в таком случае делать?

– Верные слова подбирать, – коротко заметил он.

– Так вы мне поможете?..

– Чем?

Я вздохнул.

– У меня есть информация, что эта печать все же как-то связана с Этаной. А кроме того… вы как к мистике относитесь?

– Я ученый.

– Понимаю.

– Вряд ли понимаете правильно. Я историк, культуролог… лингвист. А вся история человечества буквально пронизана мистикой, во всяком случае, та ее область, которую мы называем культурой. Это и религии, и предания, и мифы.

– Но для вас это просто научный материал, вы же не станете всерьез воспринимать сюжеты мифов, к примеру. Ясно же, что это всего лишь фольклор – игра воображения. Тем более что мифы иногда бывают такие нелепые, что вообще непонятно, в чем заключается их смысл и кому подобное могло прийти в голову… Я другую мистику имею в виду.

– Я понял, что вы имеете в виду, – возразил Игорь Моисеевич. – То, что мы воспринимаем мифы как выдумку и не видим в них явного смысла, вовсе не означает, что его там нет. Это только расхожее мнение, что мифы порождены человеческой фантазией. Основным источником мифотворчества всегда служили трансцендентные состояния сознания – трансы или сны, – так что содержание мифов скорее спонтанное, чем рациональное. Поэтому они и кажутся нам иногда загадочными или вообще нелепыми.

– Сны? – без энтузиазма переспросил я: такая трактовка и в самом деле многое объясняла. Да и в аннотации к эпосу об Этане упоминалось о снах. Только это вряд ли могло мне помочь.

– Юнг, к примеру, считал, что сны – это послания коллективного бессознательного, во всяком случае, некоторые, – заметил Каргопольский.

– Бессознательного?.. – снова флегматично откликнулся я.

– Юнг посвятил анализу сновидений шестьдесят пять лет своей психиатрической практики, – подлил масла в огонь Игорь Моисеевич.

– Ясно… – вздохнул я. Похоже, куда бы я ни сунулся, все мои поиски упорно приводили меня прямиком к психиатрам.

– Вижу, вы плохо представляете себе, что имел в виду Юнг под коллективным бессознательным, – улыбнулся Каргопольский. – Я поясню… Юнг выдвинул гипотезу, что есть некая область сознания, недоступная нам в состоянии бодрствования, поскольку наш разум почти полностью блокирует ее. Однако во время сна она заметно активизируется. Юнг провел большие исследования и пришел к выводу, что эта область содержит информацию, которая проявляется в виде снов на протяжении всей истории человечества. Совершенно независимо от культурной, социальной или бытовой среды, эта информация методично всплывает из нашего подсознания в качестве устойчивых символических конструкций – так называемых архетипов. Из этого Юнг заключил, что на уровне бессознательного мы все каким-то образом связаны, поэтому он назвал эту область «коллективным бессознательным». На основе архетипов и формируются мифы.