Елена Самойлова - Змеиное золото. Лиходолье

– Слухов много ходит, – пожала плечами я, ловко убираясь с пути торговца, толкающего перед собой тележку, нагруженную слегка увядшими за жаркий день овощами и зеленью. – Может, она и «зрячая», может, и похуже что. Но если она не подскажет, что с твоей бедой делать, то уже никто подсказать не успеет.

– Перевожу. – Искра положил руку мне на плечо, подтянул к себе, покрепче прижимая к теплому, крепкому боку. – Если бабка Морея, перед которой вся огнецкая нечисть ходит на цыпочках, не сможет снять с тебя эту гадость, то единственное, чем мы со Змейкой тебе сможем помочь, – это умереть легко и быстро, если сам не решишься.

– Вот спасибо, а то я бы без тебя не догадался, – саркастически усмехнулся Викториан, как бы невзначай кладя ладонь на пояс, поближе к дудочке, скрытой в потертом кожаном чехле.

– На здоровье, – совершенно серьезно ответил харлекин, сворачивая на узкую улицу, расположенную вдоль городской стены.

Здесь почти не горели огни, только далеко впереди виднелся ярко-желтый свет фонаря, подвешенного над домиком бабки Мореи, своего рода путеводный маяк, указывающий дорогу всем отчаявшимся. Я скосила взгляд на музыканта и невольно вздрогнула: по мере того как ночь спускалась на город, тьма вокруг Вика становилась все гуще. Она свивалась тугим коконом, почти полностью скрывая змеелова, и только ярко-зеленая полоска на левом запястье сияла все ярче, показывая, что человек еще жив и готов к борьбе. Что-то мелькнуло на границе зрения, что-то черное, как выжженная дыра на ярком вышитом полотне, что-то бесформенное, устремившееся к дудочнику и в последний момент вильнувшее в сторону, едва дотронувшись до зеленой полоски оберегающего амулета.

– Оно здесь, – тихо прохрипел музыкант, хватаясь за грудь и озираясь по сторонам, не зная, откуда ждать нападения.

– Здесь, – негромко подтвердила я, без лишних слов беря Вика за запястье и бегом устремляясь к поблескивающему впереди маяку, к золотистому огоньку надежды над узорчатой деревянной дверью.

Колотушку, висящую на тонкой цепочке, я проигнорировала, от души стукнув по двери чешуйчатым кулаком, чувствуя, как тьма, ледяной паутиной облепившая руку Викториана, шарит по моей ладони, безуспешно пытаясь приклеиться и сделать меня еще одной жертвой материнского проклятия.

– Откройте! Пожалуйста!

Тишина упала на улицу, как гигантская птица, усмотревшая добычу. Закаменевшее от напряжения запястье дудочника начало мелко дрожать, Искра низко, предупреждающе заворчал, и в этот момент дверь неожиданно распахнулась. Я дернула музыканта за собой, переступая высокий порог, и следом за нами шагнул харлекин, едва ли не вталкивая нас в маленькую, аккуратную прихожую. Дверь за нами бесшумно закрылась, и я почувствовала, как пропадает мерзкое ощущение холодной паутины, облепившей ладонь.

– Вроде бы отпустило, – неуверенно пробормотал Викториан, с трудом высвобождая запястье из моих пальцев и оглядываясь по сторонам.

– Неудивительно, – низко, хрипло усмехнулся харлекин. – Здесь у тебя почему-то нет тени, потому и преследовать тебя некому.

– Даже так?

– Именно так, дорогие мои.

Негромкий, чуть надтреснутый старческий голос раздался из ниоткуда. Я завертела головой, пытаясь найти взглядом хозяйку, но видела вокруг лишь предметы обстановки, яркие, неестественно четкие, будто бы нарисованные красками и кистью на плотном холсте. Не сразу, но я сообразила, почему подумала о рисунке: ни у старинного комода, ни у длинного стола, накрытого беленой скатертью, ни у узорчатой лавки не было столь привычного мне едва заметного цветного ореола, окружающего любую вещь или живое существо.

– Вечер добрый, госпожа. – Викториан выпрямился и церемонно поклонился, глядя куда-то в сторону длинного стола, накрытого ярко-красной скатертью с вышитыми в уголках крупными белыми цветами. Искра тоже как-то подобрался и смиренно опустил голову, здороваясь с пустым местом у стола.

Одна я застыла как вкопанная, обшаривая взглядом горницу и не понимая, почему не вижу их собеседницу. Не было еще такого, чтобы шассьи глаза видели пустоту вместо человека или нелюди, всегда было хоть что-то. Либо цветной контур, либо выжженное пятно на ярком фоне, но ни разу не было ничего .

– Змейка? – тихо, настороженно окликнул меня Искра, легонько дотрагиваясь кончиками пальцев до моего плеча. – Что ты?

– Ей непривычно меня не видеть. – Тот же голос, раздающийся отовсюду, негромкий, шелестящий смех, и передо мной неожиданно возникла пожилая женщина в светлом узорчатом платке, наброшенном на хрупкие старческие плечи. Просто появилась из ниоткуда – стоило мне моргнуть, и вот Морея уже стоит передо мной на расстоянии вытянутой руки. Темные глаза внимательно осмотрели меня с головы до ног, на тонких губах наметилась улыбка, не добрая и не злая. Довольная. – Дети Тхалисса, наблюдающие с изнанки, не могут видеть то, что не принадлежит этому миру.

Она протянула ко мне узкую изящную ладонь с тонкими, иссушенными пальцами, и я невольно подалась назад. У бабки Мореи не было ни ореола души, ни темноты, скрывающей ее сущность. Ничего. Будто бы стоявшая передо мной пожилая женщина была лишь ожившим наброском, раскрашенной тенью чего-то иного, грандиозного, великого, непостижимого. Пугающего – но при этом неуловимо знакомого.

Тяжелые руки харлекина легли мне на плечи, пальцы чуть сжались, будто бы Искра ощущал мое смятение и тревогу, но понимал, что здесь и сейчас он вмешаться не может. Как и защитить, если вдруг Морея действительно захочет напасть.

– Ну, здравствуй, золотая. Я все ждала, когда нужда наконец-то приведет кого-нибудь из вашего народа ко мне на поклон. И дождалась.

Я невольно вздрогнула, оглянулась на дудочника, стоявшего чуть в стороне. Кашлянула и шагнула вперед, высвобождаясь из объятий Искры.

– Здравствуй, госпожа Морея. Я пришла просить не за себя, а за вот этого человека. На нем…

– Проклятие, сотворенное отчаявшейся матерью. Неприятная вещь, согласна, – кивнула женщина. Улыбнулась простой, ничего не выражающей улыбкой, и меня бросило в дрожь. Так улыбается кукла, стоящая в витрине дорогой лавки, – в такой улыбке нет ни чувства, ни эмоции, ничего. Просто изображение, имитация. – Я хочу поговорить с тобой наедине. Твои спутники пусть подождут здесь, за столом. Уверяю, что пока вы находитесь у меня в гостях, вам ничего плохого не грозит. Можете быть спокойны. Я хочу только поговорить. Идем, золотая.

Она протянула мне руку, и я после секундного колебания приняла ее. Взялась за легкую, почти невесомую ладонь, которая показалась мне сотворенной из воздуха или из тумана. Прохладная, почти неощутимая плоть.

Морея провела меня через горницу за занавес из шелестящих стеклянных бусин в маленькую светлую комнатку, и мне почудилось, будто бы за спиной у меня сомкнулись не частые сверкающие нити, а тяжелые дубовые двери, окованные железными лентами, которые не пропустят ни единого звука. Женщина указала мне на низкий трехногий табурет, стоящий у окна, за которым, несмотря на спустившиеся на город густые сумерки, было ощутимо светло, и сама села напротив в глубокое, обитое потертым бархатом кресло. Я мельком выглянула в окно – ничего, кроме белого тумана, липнущего к стеклу клочковатыми извивами.