Ирина Шевченко - И придет волчица…

Хорошо, что все обошлось. И то, что она уехала, тоже неплохо. Волновался, конечно, но если обещание сдержит и сама никуда не влезет, ничего не случится. А у него будет время с семейными делами разобраться. Как раз появилась идея, как завязать с недавно начавшейся карьерой охотника за головами.

За ее реализацию Лайс и принялся на третий день после отъезда Галлы.

Уход из охотников Марега без уважительной причины расценивался почти как предательство. А вот изгнать из элитного подразделения с позором, естественно, и без выходного пособия, могли запросто. Жалованье Эн-Ферро не интересовало, позор тоже не особо беспокоил, а потому начал не откладывая. Сначала затеял драку с двумя парнями из другого десятка – зачинщику, как он знал, полагалось строгое взыскание, а если повторится (а оно повторится), то и желанное увольнение. Но обиженные бойцы, вопреки ожиданиям, об инциденте кому надо не донесли. То ли постыдились говорить, что не выстояли двое против одного, то ли пресловутое «своих не выдаем» сработало. В общем, испортили хорошую задумку.

А вечером, когда он уныло ковырял приготовленную Маризой яичницу – единственное, на что карди хватало кулинарных талантов, – в дверь постучали. Стоявший на пороге мужчина, немолодой уже маг, черноволосый и черноглазый, смахивающий на ворона, – видимо, тот самый азгарский некромант, которого Лайс знал по рассказам, – вежливо поинтересовался, может ли он говорить с тэсс Галлой. На заявление, что упомянутая тэсс три дня назад отбыла в неизвестном направлении, нахмурился и высказал осуждающе:

– Как можно не интересоваться судьбой собственной сестры!

Эн-Ферро сдержался, чтобы не ляпнуть в ответ, что сестру его судьба тоже не слишком-то интересует, и сыграл дурку, пробормотав что-то вроде: «Нешто я теперь чародейке с перстнем указ?» Маг ответом не удовлетворился, но отстал.

На следующий день кард продолжил воплощать свой план в жизнь и нахамил десятнику. Грубо и при свидетелях. Но и это происшествие до высших чинов не дошло: тэр Эвлан отослал прочих бойцов и долго, по-отечески, но не без строгости, выговаривал ему, чего не стоит делать, а затем отправил таскать бревна, набавив суточную норму. Лайс проигнорировал приказ и показательно завалился спать под камышовым навесом. Десятник на это отреагировал странно: поинтересовался, не случилось ли чего, а не получив ответа, махнул рукой, позволяя и дальше бездельничать.

– Только ежели тэр Алез приедет с досмотром или Брайт, так ты это, выйди, что ли…

По закону подлости ни капитан, ни полусотенный в тот день не появились.

Но Лайс не сдавался. Не поддавшись соблазну на следующий день остаться дома (вдруг еще и под арест посадили бы, как дезертира), в лагерь все же поехал. На полпути остановился, вынул из седельной сумки бутылку спиртовой настойки, отхлебнул, сколько смог, а остальное для пущего эффекта выплеснул на рубаху. Когда добрался на место, разило от него за десяток шагов. Но сослуживцы и тут не подвели: двое дюжих парней, одного из которых он позавчера отметелил ни за что ни про что, взяли подвыпившего товарища под белы рученьки и долго макали в бочку с холодной водой, после чего уложили под вчерашний навес, выкатив вперед тележку с досками, чтобы в случае визита начальства забулдыгу не сразу заметили. Охотники выясняли отношения тихо, жалоб не признавали и перед высшими чинами стояли друг за друга горой. Командир все это наверняка знал и ненавязчиво поощрял. А вот Эн-Ферро подобное положение дел не радовало: изгнание с позором по вине товарищей откладывалось на неопределенный срок.

Но в этот день ему повезло. Тэр Алез все же решил проверить, как продвигается строительство нового лагеря, а задремавший в тенечке кард вовремя очнулся и выполз из своего убежища, чуть не угодив под лапы капитанского кера… А угодил на разбор к Брайту Клари – заниматься дебоширом лично тэр Марега не пожелал.

– Что за цирк ты устроил? Хочешь, чтоб тебя вышибли?

– Хочу, – согласился Эн-Ферро, пошатываясь, за что и получил в ухмыляющуюся морду.

С ответом он не замешкался, и драка с полусотенным, в отличие от потасовки с рядовыми, возымела желаемый результат.

– Спасибо, – кивнул он напоследок Брайту.

– Не за что. Далеко не отъезжай, догоню.

С тарским идущим они не встречались с того дня, когда разъяснилась история трофейного меча, и Лайс теперь не знал, как вести себя с человеком, у которого он, хоть и не намеренно, отобрал единственного ребенка. Но с Брайтом они были знакомы не один год, и ни дураком, ни мстительным злыднем тот не был, чтобы свести на нет добрые приятельские отношения, пусть и давалось ему это с заметным трудом.

– Пил что? – спросил полусотенный, нагнав карда на опушке.

– Можжевеловку.

– Еще есть? Нет? Ничего, сейчас разживемся.

В хибарке неподалеку жила старушка – божий одуванчик. Жила тем, что варила самогон и настаивала его на лесных травах. А еще капусту квасила и давала в нагрузку к бутылке из темного стекла плетеный туесок, доверху наполненный пряной закусью, за что и заезжали к ней чаще и охотнее, чем к проживающим в поселке конкуренткам.

– Выгнать тебя не выгнали, – просветил Брайт, наполняя берестяные стаканчики, кои предприимчивая бабуля закупала в городе и за дополнительную плату раздавала клиентам. – Считай, в запас уволился.

– Спасибо.

– Сестре скажешь. Она у тебя вроде как местная героиня. Так что, может, и зря ты этот спектакль затеял: с Алезом поговорил бы, и все.

– И так неплохо получилось.

Сидели прямо на траве, на маленькой полянке в стороне от ведущей через лес дороги. Пили. Говорили. Каких-то тем избегали, что-то, напротив, обсуждали долго и со смаком… К старушке наведались еще раз.

Устаканилось, как говорят.

Домой вернулся, когда уже стемнело. Как – помнил с трудом. Свечи на подоконнике в прихожей не обнаружилось, да и сам подоконник едва нашелся. Световой шар магистр Пилаг создавать не рискнул, пошел на ощупь… И тут же споткнулся о завернувшийся угол ковра. Чтобы не создавать лишнего шума, до дверей спальни так и добирался – на четвереньках. Уже у себя в комнате поднялся, придерживаясь за стену, с третьей попытки расстегнул ремень, переступил через упавшие на пол штаны и, стянув через голову рубаху, шагнул к кровати с твердым намерением рухнуть в нее и проспать всю ночь и половину следующего дня – благо с утра уже спешить некуда.

Кровать, когда он наконец-то ее нащупал, возмущенно ойкнула. Пришлось цыкнуть на нее и задвинуть к стене неизвестно как тут оказавшийся ворох какого-то тряпья. «Ворох» пытался сопротивляться, но Эн-Ферро не привык потакать галлюцинациям и, расчистив себе достаточно места, завалился в постель и тут же уснул.