Павел Корнев - Осквернитель

Пусть ничего особо предосудительного там и нет, но дай только крючкотворам казначейства палец – отхватят руку, еще и добавки попросят.

Хмурый явился, когда мы уже развели огонь и кидали в жаровню ненужные больше платежные ведомости. Плотная бумага ежилась и чернела, потом вспыхивала теплым желтым пламенем и под конец взлетала к потолку невесомым пеплом.

– Доброго утречка, – с порога поздоровался головорез.

– День давно, – возразил Дега.

– Ну, хоть не вечер, – с непонятной ухмылочкой выдал Хмурый.

Был он росту невысокого, сложения худощавого, одевался неброско, под стать приказчику или торгашу средней руки, поэтому мог легко затеряться в толпе и столь же легко обнаружиться у вас за спиной. А там – кто знает, за что ему заплатили?

Я, кстати, знал.

– Клаас, оставь нас, – попросил, кидая в огонь последний лист.

Дега без слов подхватил свой планшет и вышел из кабинета. Хмурый проводил его безразличным взглядом серовато-стальных глаз и, усевшись в кресло, закинул ногу на ногу.

– Что-то срочное, Себастьян? – поинтересовался жулик и дернул уголком рта, что кривился из-за шрама на левой щеке. Отчасти из-за этой своей недовольной ухмылки он и получил прозвище Хмурый.

– А сам как думаешь? – Я достал из буфета бутылку молодого красного вина, налил себе и спросил: – Выпьешь?

– Слишком рано, – отказался бывший квартермейстер королевского флота, который и после списания на берег придерживался жестких распорядков военных кораблей. Придерживался сам и держал в ежовых рукавицах своих парней.

– Давно в пахартский квартал захаживал? – отпив рубинового напитка, глянул я на собеседника поверх бокала.

– Давно. Девки у них больно страшные.

– Страшные? Не сказал бы. Скорее на любителя.

– Не любитель.

– Вот и замечательно, – улыбнулся я. – Симпатичные мордашки отвлекать не будут.

– Эл выплаты задерживает? – удивился Хмурый и потер старую, плохо сведенную татуировку на тыльной стороне правой ладони. Пронзенная трезубцем касатка – наколка в узких кругах широко и, надо сказать, печально известная.

Я покачал головой.

– Нет. – Допил вино и спросил: – Вот скажи, кому вообще может прийти в голову мысль собирать дань в пахартском квартале, если всем известно, что это моя территория?

Жулик на миг задумался, потом выставил перед собой руку и распрямил указательный палец.

– Кто-то ищет повод начать войну, – предположил он.

Я кивнул, ожидая продолжения.

К указательному пальцу прибавился средний, и Хмурый выдал новую версию:

– Шалят заезжие язычники. Не успели разобраться в том, что можно, а чего нельзя.

– Или полагают, будто доить пахартцев должны пахартцы, – усмехнулся я. – И будет крайне печально, если торгаши вдруг решат, что предпочтительней платить за покровительство соплеменникам, а не мне. Опять же язычники не любят, когда чужаки суются в их внутренние дела…

Фраза повисла недосказанной, но ничего больше говорить и не требовалось. Хмурый поднялся из кресла и буднично уточнил:

– Всех?

– И чтоб не всплыли, – предупредил я. – Никто.

Банда язычников – плохо само по себе; банда язычников, которая пользуется поддержкой общины, – уже не просто головная боль, а серьезная проблема. Дикий народец, стоит им только сбиться в стаю и почувствовать силу, мигом забывают о правилах приличия и начинают тащить контрабанду, задирать соседей и поставлять информацию туземным князькам, а то и любому, кто больше заплатит.

Не для того я прибрал к рукам пахартский квартал, чтобы какие-то залетные молодчики мутили там воду, совсем не для того.

– Тогда пойду? – уточнил Хмурый.

– Иди, – разрешил я.

Жулик вышел за дверь; на смену ему немедленно заявился опрятно одетый старичок благообразной наружности.

– Себастьян, потрясающая возможность! – прямо с порога зачастил он. – Просто потрясающая!

– Слушаю тебя, Юлиус, – вздохнул я, на деле горя желанием выставить посетителя за дверь.

– Смотрящего за Пекарским проездом телега переехала, там теперь разброд и шатание, если мы первыми влезем, то площадь Грегора Первого – наша! – заявил старшина нищих, прозванный Попрошайкой даже не столько из-за рода деятельности его подопечных, сколько из-за готовности вынуть из человека душу ради пары лишних медяков.

Я хмуро поглядел на старичка с суетливо бегающими глазками и односложно ответил:

– Нет.

– Но, Себастьян! – опешил Попрошайка. – Такая возможность выпадает только раз! Ее нельзя упускать!

– Дега, – окликнул я стоявшего в дверях помощника и указал на старшину нищих. – Проводи господина Юлиуса на выход.

– Себастьян! – взвыл старик.

– Иди! – рявкнул я и хлопнул ладонью по столу.

Клаас вывел Юлиуса из кабинета, а когда вернулся, спросил:

– А почему бы и нет?

– А если подумать?

Парень передернул плечами.

– Да чего тут думать? – удивился он. – Пекарский проезд – задворки, за него никто бузу устраивать не станет. А если площадь Грегора Первого себе отожмем – озолотимся.

Я устало откинулся на спинку кресла и задал наводящий вопрос:

– Площадь сейчас чья?

– Так ничья ж! – ответил Дега. – Людей туда легко заведем, никто даже пискнуть не успеет!

– А почему она ничья, напомни, – попросил я помощника.

Тот засопел, барабаня пальцами по кожаной обложке планшета, потом выдал:

– Решили так вроде.

– Вот! Решили. А кто решил?

– Ну все, чьи улицы на площадь выходят, – припомнил Клаас.

– Получается, – улыбнулся я, – нам придется всей этой кодле обратку давать?

– Сдюжим так-то, – произнес Дега уже без былой уверенности в голосе.

Я только головой покачал:

– В итоге нормально работать на площади не сможем. Пекарский проезд даром никому не сдался, но по нему тоже что-то решать придется, а тут еще похороны герцога Гастре на носу! Выгоды никакой – одни убытки!

– А при чем здесь похороны? – удивился помощник.

– Траурная процессия через площадь Грегора Первого пойдет, страже хвост накрутят, они там лютовать будут. И если нищие свару устроят, быстро всех оттуда попрут. Никто даже за двойную мзду на эдакое безобразие глаза закрывать не станет.

– Ну так-то да, – согласился с моими доводами Дега. – Значит, не лезем?

– Не лезем, – подтвердил я и поднялся из-за стола, когда в кабинет без стука прошел слегка раздобревший господин с напомаженными волосами, аккуратно подстриженными усиками и по последней моде приталенным камзолом с позолоченными пуговицами. – Здравствуй, Шарль! Заходи, заходи, дорогой!

– Приветствую, Себастьян! – протянул мне руку Фаре, после небрежно кивнул Клаасу: – Дега!

Я пожал терявшуюся в кружевной манжете ладонь, сделал над собой усилие, чтобы сразу не вытереть пальцы о штанину, и предложил: