Павел Корнев - Осквернитель

– Нет, – мотнул головой Пратт и достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист писчей бумаги. – Но в загородном доме нашли тайник, а в саду были следы недавнего ритуала.

– Вот как? – хмыкнул я, разворачивая опись обнаруженных в схроне вещей.

Большую часть их составляли книги, и книги запрещенные, за чтение которых в Норвейме, а с недавних пор и в Драгарне, сразу отправляют на костер. Да и у нас по головке не гладят. А если и гладят, то исключительно раскаленным железом и никак иначе.

Улика – весомей некуда, смущала лишь некоторая разношерстность собрания. И было совершенно непонятно, как расценит сей факт Ференц Ольтер. Решит он, что виной всему неразборчивость неофита, или заподозрит злой умысел истинных преступников, которые надергали с бору по сосенке и оставили эту сборную солянку в качестве доказательства вины.

Лично я ставил на второе.

– Если никто в виновности клерка не сомневается, – вернул я список приятелю, – то зачем ты здесь? Негоже заместителю главы Охранки якшаться с человеком столь сомнительной репутации.

– Хватит! – не выдержал Джек и хлопнул ладонью по столу. – Если ты прав насчет подчиненного Готье…

– Подчиненного Готье и твоего подчиненного тоже, – напомнил я.

– Да, да, – страдальчески сморщился Пратт. – Так вот, если ты прав и Ольтер расколет этого засранца из Пурпурной палаты, мне даже гарнизон в каком-нибудь захолустье не доверят. Как бы самому в кутузке не оказаться…

– И?

– Отойдет расследование братьям-экзорцистам, и ты сможешь направить его в нужную сторону.

– Возможно. Но все мои связи в ордене Изгоняющих – это отец Доминик, которого водишь в баню ты, а не я.

– Ты – их официал, твоим словам доверия больше.

– Думаешь?

– Уверен, Себастьян. Я знаю отца Доминика, к тебе он прислушается.

– Хорошо, – обреченно вздохнул я, не видя никакой возможности отказать приятелю в его просьбе, – попробую с ним переговорить. Но ничего не обещаю.

– А ничего и не надо обещать. Просто поговори.

Я покивал головой и задал вполне резонный в этой ситуации вопрос:

– А мне что с того?

Джека будто паралич разбил.

– Ты… – после театральной паузы выдавил он из себя. – Да я для тебя всегда… А ты… Как ты только можешь, Себастьян, быть таким меркантильным? Неужели наша дружба для тебя ничего не значит?

– Дай подумать… – Я уставился в потолок, потом перевел взгляд на приятеля и отрезал: – Нет, Джек, не в таком деле.

– Чего ты хочешь?

– Услуга за услугу.

– Договорились.

– Точно?

– Точнее не бывает!

Мы пожали друг другу руки, Джек допил бренди, поправил шейный платок и отошел к двери.

– Жду от тебя хороших вестей, – уже оттуда предупредил он.

– Проваливай, – прорычал я в ответ.

Рыжий пройдоха не заставил себя просить дважды и отправился восвояси. Я встал у окна и, глядя в ночь, стал прикидывать, стоит ли овчинка выделки.

По всему выходило, что ввязываться в эту историю слишком рискованно, но у меня было не так много друзей, чтобы ими разбрасываться. К тому же Джек и в самом деле мог оказаться полезен. Услуга за услугу, да?

Это соображение в итоге и решило дело.

Следующим днем на дворцовой площади оказалось неожиданно многолюдно. И пусть на головы зевакам с неба сыпались хлопья мокрого снега, а порывы резкого ветра так и развевали полы длинных плащей, никто и не думал расходиться. Наоборот, будто привлеченные светом ночника мотыльки, горожане понемногу стягивались к памятнику Святому Огюсту.

От меня же все шарахались как бесы от ладана. Заслышат за спиной звон колокольцев, обернутся – и сразу, потупив взор, отходят в сторону, словно их застукали на чем-то непристойном.

Точно ведь не почтить память герцога Гастре собрались, но тогда зачем?

Я внимательно огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного и неспешно двинулся дальше. Неспешно – не из-за опасения влипнуть в неприятности, просто подошвы не слишком удачных сапог так и скользили по обледенелой брусчатке площади.

Как бы не растянуться на камнях, вот конфуз будет…

Тут ветер изменил направление и до меня донесся хорошо поставленный голос уличного проповедника.

– Скоро уже, совсем скоро грядет год тысячный от Великого Собора, время расплаты за грехи наши! Терпение Святых не безгранично, и спустятся они на землю, дабы собственноручно выжечь Скверну из душ людских! Покайтесь! Покайтесь и призовите покаяться родных и близких! Всякий грешник – это пособник Извечной Тьмы, слуга Осквернителя, чье поганое нутро вмещает в себя саму Бездну!

Откуда появились парни в неприметных серых камзолах, честно говоря, не заметил. Вот еще рядом с проповедником никого не было, а миг спустя ему на голову накинули черный мешок, заломили руки за спину и втолкнули в споро подъехавшую карету.

Зеваки только охнуть успели, а сотрудники Охранки уже укатили восвояси, словно их и не было вовсе. От дворцовых ворот к памятнику направился караул гвардейцев, и толпа начала стремительно редеть.

Лихо проповедника скрутили, ничего не скажешь. И вовремя.

Чернь хлебом не корми – дай страшные предсказания послушать. Говорят, на миру и смерть красна, а всем миром так и вовсе помирать не страшно. Отчасти приятно даже осознавать, что не один сдохнешь, а всем сразу конец придет.

Наивные! Будто Святым есть какое-то дело до придуманного людьми летоисчисления. Там, наверху, что тысячный год, что девятьсот девяносто девятый – разницы никакой. И когда переполнится чаша терпения Их – не ведомо никому.

Пути Святых неисповедимы, все так.

Цокая по обледенелым камням набойками и позванивая серебряными колокольчиками, я обогнул центральные ворота дворцового комплекса, перешел по мосту через безымянный приток Эверя и свернул к служебному входу. Там снял правую перчатку, стянул с пальца перстень официала ордена Изгоняющих и позволил приданному гвардейцам брату-экзорцисту рассмотреть выбитый внутри серебряного ободка номер.

– Проходите, – разрешил монах и отошел в будку сделать соответствующую запись в журнале регистрации, даже не поинтересовавшись целью моего визита.

Главная резиденция ордена Изгоняющих издавна располагалась на территории дворцового комплекса, и появление здесь братьев-экзорцистов никого не удивляло. Как не удивляло и желание некоторых официалов скрыть от любопытных глаз свое лицо, благо устав ордена разрешал нам в исключительных случаях использовать одеяния братьев.

Служебный кабинет отца Доминика ютился под лестницей и больше напоминал каморку уборщика или монашескую келью. Впрочем, аскезу хозяин этого помещения не исповедовал, и в самой комнатке было очень уютно, а через небольшое окошко по утрам сюда даже заглядывало солнце.