Павел Корнев - Осквернитель

То, о чем следовало забыть раз и навсегда.

Документ с синим оттиском королевского герба, жегшего глаза нестерпимым сиянием Тьмы. А внизу – знакомая подпись…

Злоумышленники позаботились, чтобы никто из тюремного персонала не вспомнил ни их, ни чрезвычайного требования о переводе заключенного, вот только морок не просто лишил людей памяти. Противоестественное воздействие запятнало их души, сделало уязвимыми для скопившейся на дне тюремного подвала мерзости. Стало ключом, отпершим дверь в Бездну, породившим «Бесовскую мозаику».

Злой умысел и роковое стечение обстоятельств. Бывает…

Тут я наконец сумел совладать с нечистым и запихнул его к остальным бесам в самый дальний уголок своей души, но только попытался подняться на ноги, как внутри всколыхнулись остатки темной волшбы. Всколыхнулись – и потянули сознание в бездонную яму забытья. Во тьму, пустоту, бездну. Во мрак вечной ночи, поглотившей все воспоминания, предположения и догадки.

Да и меня самого…

Очнулся в камере.

Так сначала подумал. Приподнялся на локте, огляделся и понял, что с этим предположением погорячился: пусть окошко под потолком и зарешечено, но слишком уж уютно в полуподвальном помещении, слишком прибрано. Обстановка больше монашескую келью напоминает.

Да с чего бы тюремщикам арестанта к койке приматывать? Заковали бы в кандалы, и вся недолга.

Значит – келья.

Я покопался в памяти, но, после того как вырвал беса из коменданта «Тихого места», в воспоминаниях зияла черная дыра. Да еще зудело некое гаденькое ощущение, будто позабыл нечто чрезвычайно важное.

Но что? Нет предположений. Вообще никаких.

Пустота.

Явились за мной уже под вечер.

Лязгнул замок, распахнулась дверь, и в келью прошли двое монахов в обычных бесформенных балахонах и дылда в кожаном одеянии экзорциста, чья лобастая голова, не скрытая ни полумаской, ни шляпой, поражала неправильностью формы – будто тыкву на шею насадили, а глаза смотрели холодно и остро.

– Очнулся? – спросил каланча, не скрывая неприязни.

Я решил до прояснения своего статуса помалкивать и в ответ только кивнул.

– Развяжите его, – потребовал экзорцист.

Когда монахи выполнили это распоряжение, я уселся на кровати и принялся разминать затекшие руки.

– Одевайся! – с явственным драгарнским акцентом поторопил меня долговязый.

Оставаться голышом не было никакого резона, поэтому я поднялся с койки и через голову натянул на себя серую хламиду, принесенную одним из братьев. Потом затянул ремешки деревянных сандалий и выжидающе глянул на экзорциста.

Дылда указал на дверь:

– Идем!

И я пошел. И не куда-нибудь, а в приемную его преосвященства. Монахи остались за дверью, и в знакомую комнату с расставленными вдоль стен стульями и красочным витражом мы прошли уже вдвоем.

– Жди! – коротко бросил тогда долговязый экзорцист и скрылся в следующем помещении.

Я озадаченно хмыкнул и опустился на стул рядом с худым горбоносым господином в мирском платье. Тем самым – с изувеченными артритом руками.

Вот нисколько не удивился, вновь повстречав его здесь.

– Тяжелый день, господин Март? – улыбнулся он мне, будто старому знакомому.

– И он еще не закончился.

– Беспокоит предстоящий разговор?

– Есть такое дело, – не стал скрывать я своих опасений.

Беспокоит? Еще как! Отца Доминика нигде не видно, непонятный экзорцист этот волком смотрит. Как бы чего не вышло.

Болезный господин положил изуродованную кисть на серебряную рукоять упертой в пол трости и покачал головой.

– Монашеская братия зачастую бывает просто невыносимо занудливой, – поведал он. – Они полагают мирян законченными грешниками, и с этим, к сожалению, ничего поделать нельзя.

– Нельзя, – кивнул я.

– Но когда вдруг начинаешь говорить с ними на одном языке, это здорово сбивает их с толку! – тихонько рассмеялся незнакомец. Оставив в покое трость, он погладил свисавший с шеи бархатный мешочек и вдруг разоткровенничался: – В юности я был беспокойным молодым человеком. Меня даже хотели постричь в монахи, представляете? Слава Святым, я сумел убедить отца-настоятеля не идти на поводу у моей недалекой родни. Всего-то оказалось достаточно вовремя припомнить высказывание Доминика Просветителя, что великое кощунство использовать постриг как наказание, ибо нет большей награды и одновременно ответственности, нежели самостоятельно принять решение об отречении от мирских страстей и присоединении к монашеской братии.

– Настоятель был достойным человеком, – нейтрально заметил я.

– Воистину так.

В этот момент от секретаря его преосвященства выскочил мрачный как туча брат-экзорцист.

– Себастьян Март! – провозгласил он. – Вас ожидают! – А сам нервной дерганой походкой огородного пугала прошествовал на выход и с грохотом захлопнул за собой дверь.

– Идите, идите, – отпустил меня господин с изуродованными артритом руками. – Полагаю, нам еще выпадет шанс поговорить.

Я в этом нисколько не сомневался, но вслух ничего говорить не стал и, лишь кивнув собеседнику на прощанье, отправился на встречу с секретарем его преосвященства.

На этот раз невзрачный человечек и не подумал подняться из-за стола, лишь пригладил ладонью при моем появлении черные волосы и сощурил близорукие глаза.

– День добрый, – поздоровался я, осторожно опускаясь на стул для посетителей.

– Как вы оказались в «Тихом месте», официал Март? – неожиданно строго спросил вдруг секретарь.

Четкого ответа на этот вопрос у меня не было, пришлось выкручиваться и юлить.

– Видите ли, отче, произошло досадное недоразумение, – проникновенно поведал я. – Меня арестовали и бросили за решетку по какому-то совершенно смехотворному навету…

– Довольно осквернять свои уста ложью! – взбесился коротышка. – Отец Доминик просил проявить к вам снисхождение, поэтому немедленно перестаньте паясничать и отвечайте правду!

– Если вам известна правда, зачем эти расспросы?

– Отца Доминика не было в «Тихом месте», – резонно заметил секретарь его преосвященства, пододвинул к себе лист писчей бумаги и макнул перо в чернильницу. – Ну?

– Отец Доминик полагал, будто расследование побега чернокнижника зашло в тупик…

– Грех гордыни помутил разум отца Доминика, – безапелляционно отрезал коротышка и потребовал: – Излагайте!

Я поведал о своих злоключениях в тюрьме, а когда закончил, коротышка раздраженно бросил перо и обвиняюще произнес:

– Вы понимаете, что натворили? Понимаете, что из-за вашего вмешательства мы потеряли всякий шанс отыскать след беглеца?

– А что было делать? – возмутился я. – Дать порвать себя на куски?