Павел Корнев - Осквернитель

Какое-то время меня занимала мысль, кого жажду отыскать в первую очередь, а когда окончательно запутался в собственных чувствах, заставил себя успокоиться и просто двигаться вперед.

Как получится, так получится.

Потому как если начистоту, то больше всего хотелось просто унести отсюда ноги. Превращенная в тюрьму скотобойня так и сочилась Тьмой, и не той чистой – Извечной, а грязной, вперемешку с миазмами смерти и людскими страданиями, отчасти даже рукотворной.

Насколько сумел, я отрешился от заполонившей тюрьму атмосферы безнадеги и сразу уловил некий отблеск, смутное светлое пятно. Скорее даже не светлое, а просто серое, но на фоне угрюмого мрака оно сверкало ничуть не хуже начищенного медяка.

Это душа живого человека – тут сомнений быть не могло, но чья именно? Кто сумел противиться тлетворному воздействию Тьмы?

Марк?! Марк!

Недаром Густав столь уверенно говорил о его присутствии в здании…

Я расплылся в злорадной улыбке, тихонько подступил к углу, выглянул – никого, одни только двери камер.

Как выяснилось немного позже, камер пустых, но это никакой роли не играло. Протокол во всех тюрьмах един: где казематы, там и вертухаи. Надзиратель должен пребывать на рабочем месте, и точка.

Подкравшись к выходу из коридора, я приник к стене и осторожно заглянул в дверь. Охранник обнаружился там, где ему и полагалось быть, – на входе. Нисколько не опасаясь внеурочной проверки, он откинулся на спинку стула и тихонько посапывал себе под нос.

Я стянул тяжелые ботинки и, ступая на цыпочках по холодному полу, прошмыгнул в нишу надзирателя. Встал у него за спиной, левой ладонью зажал приоткрытый рот и резко, со всего маху, саданул в висок рукоятью ножа. Соня дернулся, судорожно забился у меня в руках, но уже следующий удар проломил хрупкую кость, и караульный затих.

Позволив мертвецу сползти на пол, я стянул с него форменную тужурку, а со штанами возиться не стал и лишь сдернул с ремня связку ключей. После обулся и, нацепив на голову серое кепи, опустил пониже козырек.

Привычка – великое дело, когда изо дня в день вокруг тебя одни лишь сослуживцы, любой человек в форме не вызывает подозрений ровно до тех пор, пока не вглядишься ему в лицо. Но, пока вглядишься, уже и нож в сердце получишь.

Отперев дверь, я ступил на стертые ступени каменной лестницы и прислушался. В ушах зазвенело от тишины, на ходу застегивая медные пуговицы узковатой в плечах тужурки, я поднялся из подвала, присел на корточки перед дверью и приник к замочной скважине.

Обзор оставлял желать лучшего, но и так удалось разглядеть, что караульное помещение не пустовало. Двое крепких парней коротали время за игрой в кости, они по очереди трясли стаканчик, потом костяной стук сменялся звоном мелочи, и все начиналось заново.

Плохо. Не ровен час, нашумлю.

Выждав, когда ход перейдет к охраннику, сидевшему лицом к двери, я вошел и уверенно зашагал через помещение. Азартно трясший стаканчик парень поднял глаза на явившегося из подвала коллегу мгновением позже, чем следовало, и это решило дело.

Стремительно скакнув вперед, я махом снизу вверх распорол ему глотку и навалился на спину второго тюремщика. Зажал его шею в сгибе локтя, не давая закричать, и ударил ножом в лицо, но бугай оказался непрост и успел блокировать оружие, выставив перед собой руки.

И сразу резко подался назад, опрокидываясь с табурета!

Не ослабляя хватки, я вместе с ним завалился на каменный пол и принялся раз за разом всаживать изогнутый клинок в бок пытавшегося отогнуть от шеи мою левую руку охранника. Брызнула кровь, тюремщик засучил ногами, а я продолжал и продолжал бить ножом, то метя в печень, то загоняя острие меж ребер в правое легкое.

Бугай умирал долго. Судорожно изгибался и елозил, с сипом втягивал в пробитое легкое воздух, вздрагивал при каждом ударе и хорошо держался, но тем не менее сдох.

А это главное.

Столкнув с себя обмякшее тело, я поднялся на ноги и первым делом проверил охранника, что безжизненно навалился грудью на забрызганный кровью стол. Прислушался – тишина.

Никого наша возня не всполошила, никого не обеспокоила, и это давало надежду выпутаться из передряги живым.

Протерев мокрой тряпкой запятнанную кровью тужурку, я попытался ощутить присутствие давешнего светлого пятна, но вместо этого ощутил головокружение и уселся на табурет. С левой стороны грудины поселилась неприятная ломота, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прогоняя дурноту.

Это уже не бесы, это сердечко пошаливает.

Я повторил попытку определить нужное направление и, хоть в голове стоял туман, сообразил, что цель находится где-то наверху.

Цель? Промежуточная – так уж точно…

И с тяжелым вздохом я отправился на поиски лестницы.

По счастью, сделать это и подняться на второй этаж удалось, ни на кого по пути не наткнувшись, а там я обессиленно прислонился к стене, дожидаясь, пока уймется неровное сердцебиение.

Затем быстро пересек холл и юркнул в коридор, следуя за давлением колотившегося внутри черепа сгустка боли. Резь усиливалась с каждым шагом; к счастью, долго терпеть ее не пришлось: вскоре путеводная нить привела меня к ничем не примечательной двери.

Я поспешно приник к замочной скважине, но разглядеть ничего полезного не сумел. Лишь мелькали на стенах отблески светильника, да тянуло изнутри свечной гарью и кислой вонью табачного дыма. Тогда мягко надавил на ручку и бесшумно приоткрыл легко подавшуюся дверь. Только ступил через порог, и взгляд сразу уткнулся в затылок склонившегося над столом Марка.

Повезло!

И я рванул к нему, заранее отводя для удара руку с ножом.

Экзорцист встрепенулся и начал оборачиваться, но оборачиваться неправильно, глядя куда-то в сторону, как если бы…

…если бы в комнате находился кто-то помимо него!

«Табачный дым!» – промелькнула в голове запоздалая мысль; я начал пригибаться, но сбоку уже мелькнуло движение, стремительное и неотвратимое.

Вспышка! А следом – тьма!

И все это в моей многострадальной голове…

Очнулся от холода. Точнее – от выплеснутого ушата ледяной воды.

В пустой камере, голый по пояс и босой, но – очнулся.

Уселся на полу, нашарил здоровенный желвак за правым ухом и зашипел от пронзившей голову боли.

Лихо меня, ничего не скажешь.

– Теряешь хватку, – усмехнулся стоявший по другую сторону решетки Марк Бонифаций Тарнье, словно сумел неведомым образом прочитать мои мысли.

– Подойди поближе и повтори это, – прохрипел я в ответ.

Экзорцист дернулся, как от пощечины, но на провокацию не поддался. Компанию ему составлял вооруженный арбалетом бесноватый, и все же мой старый знакомый откровенно нервничал.