Неда Гиал - Нареченная призрака

Она проснулась поздно вечером, резко села и растерянно осмотрелась: почему-то её удивило, что она была одна – казалось, она ещё чувствует неуловимое прикосновение Теймхнина. Какое-то время спустя она поднялась, завернулась в одеяло, слегка дрожа от холода – столь ранней весной было ещё несколько свежо, да и камин наверно погас за ночь. Она подошла к зеркалу и посмотрелась в него. Впервые она не боялась там кого-то увидеть, скорее она даже надеялась на это… ведь это мог быть только он… Она задумчиво посмотрела на свое лицо и фигуру: что-то в ней изменилось, что-то стало неуловимо другим. Она пыталась понять, что же произошло предыдущей ночью… Ей казалось, что она помнит поцелуй, но она никак не могла вспомнить, что было дальше. Произошло ли что-то ещё? Да могло ли вообще что-то произойти, учитывая то, чем он был? Она вдруг содрогнулась: наверно лучше было об этом не думать. В конце концов, она была обещанной призраку невестой, и что бы не произошло – должно было произойти. Снежана ещё раз скользнула взглядом по своему отражению, затем решительно сжала губы: она больше никогда не позволит себе скатиться в безумие как вчера. Никогда. Ради неё самой… Ради… него.

Если после того, как её дом был сожжён, и он отпустил её семью, Теймхнин обходил таверну стороной больше месяца, появившись лишь раз – на зимнее солнцестояние, то теперь всё было совсем по-другому. Тогда он был в замешательстве от всех пробуждающихся в нём чувств и мыслей. Ему нужно было время, чтобы со всем этим разобраться, и чтобы привыкнуть к тому, что он чувствует что-то кроме ненависти. После зимнего солнцестояния он снова сразу исчез и появился только ко времени первого шабаша следующего года, оставив её в одиночестве проводить все эти длинные и пугающие зимние ночи лишь в компании «их» и её баюна. Но на этот раз всё было по-другому: казалось, он наслаждается этими новыми пробуждающимися чувствами к ней и её зарождающимися чувствами к нему. Хотя они так и не знали, как снять проклятие, он буквально чувствовал, как его боль смывается этими чувствами, как его предназначение стать безумными призраком отодвигается дальше. После многих лет, десятилетий боли и страданий, он был рад даже тому немногому, что было для него достижимо: даже если ему не удастся избежать своей проклятой судьбы, по крайней мере сейчас ему было не так больно. И поэтому он практически не покидал таверну. Иногда он сопровождал Снежану, когда она ходила собирать травы, а иногда сидел с ней, когда она занималась рукоделием и либо играл на гитаре, либо рассказывал о жизни в те давние времена, до того, как началась война между людьми и эльфами. Время от времени он исчезал на несколько дней – он всё ещё был ошеломлён своими эмоциями, тем, что он мог снова что-то чувствовать, после того как пробыл нечистью так долго… после того как его душа окаменела…

Какое-то время спустя они осознали, что, не смотря на их зарождающиеся чувства друг к другу, проклятие, лежащее на эльфе, не ослабевало. Ни у одного из них не было ощущения, что что-то меняется. Снежана ничего не знала о проклятьях, а Теймхнин по понятным причинам не имел доступа к эльфийским библиотекам и поэтому обратился к карликам. Хоть и заколдованные, они всё-таки были ещё по-настоящему живыми и не были привязаны к законам проклятого мира так, как он. Карлики пообещали, что попытаются помочь, но пока Снежане и Теймхнину всё равно нужно было ждать, пока те вернутся на осенний шабаш. А пока девушка снова заговорила о погребальных ритуалах. Она убеждала эльфа, что даже если они не знают как снять проклятие, им следовало пока сделать всё, что в их силах. Так что если… когда наконец наступит долгожданный момент, то им уже ничто не помешает. Они сошлись на том, что лучшим временем для проведения ритуала будет самая короткая ночь в году – ночь летнего солнцестояния: мало кто из нечисти решится выйти на охоту в эту ночь, да и если кто-то и попытается их остановить, то у него на это будет меньше времени.

К удивлению Снежаны, после того разговора Теймхнин снова на какое-то время исчез. Поскольку сделал он это по своему обыкновению ничего не сказав, то какое-то время спустя она начала волноваться, задумавшись, что может всё-таки не стоило заговаривать о погребальных ритуалах. Хоть он уже наверняка и свыкся с мыслью о своей смерти ещё десятилетия назад, может он не слишком хотел думать об этом именно сейчас, когда его душа начала исцеляться. Но затем, однажды днём, она обнаружила на одном из столов таверны стопку тонких, почти прозрачных листов бумаги. Рассмотрев их поближе, она поняла, что на них написаны какие-то стихи. Чернила призрачно мерцали, слова выглядели странно, как будто перетекали по бумаге. Она взяла один листок и вздрогнула – внезапно она услышала перешёптывания, потом грустную мелодию, а затем кто-то начал петь под эту мелодию. Снежана поняла, что это погребальные песни эльфов: Теймхнин не мог научить её словам или мелодии, но, по всей видимости, когда он записал их для неё, он каким-то образом запечатлел и свои воспоминания. Слова были написаны по-эльфийски, но когда она пробежала пальцами по буквам, она снова вздрогнула и чуть не уронила листок, когда слова вдруг поменялись на её язык. Оказалось, что это песня со множеством повторов, основанная на традиционных погребальных песнопениях: каждый повтор начинался с нового имени, за ним следовала традиционная формула, а затем описание свершений того, о ком пели, и тех, кто остался скорбеть, разделённые общим рефреном стенаний по погибшим. Она невольно вздохнула: хотя в отряде Теймхнина и было лишь двадцать четыре воина, понадобится немало времени на проведение ритуалов для них всех. Снежана села на стул, читая написанное на листках. Ей было не по себе: она всё ещё слышала перешёптывания, чернила тревожно мерцали в полутьме, слова, казалось, постоянно менялись в зависимости от того, смотрела она на них или нет. К тому же, каждый раз, когда она брала новый листок с новым эльфийским именем, ей чудилось, что перед её мысленным взором на мгновение возникает лицо того, чьё имя написано на листке. Было странно видеть их живыми, ведь до сих пор она видела только как Теймхнин изменял форму между призрачной и псевдоживой. Она перебрала двадцать листков и подняла следующий, как вдруг её пальцы пронзила острая боль, и она буквально почувствовала страдание исходящее от листка, прежде чем уронила его. После недолгого колебания она вновь осторожно подняла его и осознала, что этот листок и все находящиеся под ним чем-то отличались от остальных: чернила казались темнее, перешёптывания у неё в голове превратились в вопли, а лица эльфов, появлявшиеся, когда она поднимала листки, были искажены невыразимой болью. Кроме того, ей показалось, что она до этого ни разу этих эльфов не видела и не чувствовала их присутствия. Снежана пыталась вспомнить, сколько эльфийских призраков она видела, но тут же поняла, что точно она вспомнить не сможет. Всех сразу она видела лишь тогда, когда она в первый раз появилась в таверне и во время их плясок с мавками. В том первом случае она была слишком напугана, чтобы их считать, а во втором – они были вперемешку с мавками, кружась в диких плясках – было бы сложно их сосчитать, даже если бы она об этом подумала.