Стивен Эриксон - Память льда. Том 2

— Не сомневаюсь, Худ. Но пока давай просто наслаждаться предвкушением? — С этими словами чародей отпустил плащ бога. Присутствие ослабло.

Сила послушно потекла вокруг, потоки воздуха тащили Быстрого Бена и деревянную фигурку, вцепившуюся в его плечо, над навесами.

Таламандас зашипел.

— Ох… Что случилось? Я… я на секунду потерял сознание.

— Всё хорошо, — прошептал чародей. — К тебе вернулась твоя сила, чучелко?

— Да, пожалуй. Я… я могу её использовать.

— Рад слышать. Теперь неси нас к площади.

Тонкая вуаль дыма укрыла звёздное небо. Капитан Паран сидел на широких ступеньках парадного входа в Пленник. Прямо перед ним, в конце широкой улицы, находились укреплённые ворота. Через распахнутые створки и нависший туман виднелась площадь, усеянная огнями костров в баргастских лагерях.

Малазанец был истощён, но ему не спалось. Два колокола тому он оставил Кафала, и с тех пор мысли капитана разбегались тысячами путей. Баргастские воины ещё трудились в зале, разбирая на части каноэ и собирая древние клинки. Кроме этого чертога, Пленник казался практически пустым и безжизненным.

Безлюдные комнаты и коридоры неумолимо подталкивали Парана к мысли о том, что ровно так же теперь выглядит их родовая усадьба в Унте, ведь отец и мать умерли. Фелисин в цепях, махает киркой в руднике за тысячу лиг отсюда, а любезная сестрица Тавор занимает пару десятков роскошных покоев во дворце Ласиин.

Дом пустует наедине с воспоминаниями, наверняка разграбленный служанками, стражей и уличной шпаной. Проезжает ли мимо него адъюнкт? Думала ли она когда-то заглянуть в него посреди занятого хлопотами дня?

Нет, она была не из тех, кто тратит время на сантименты. Тавор всегда была предельно, жесточайше рациональна, её холодные глаза наполнял прагматизм настолько острый, что любого, кому хватило бы глупости подойти близко, рассёк бы на мелкие кусочки.

Императрица наверняка очень довольна своей новой помощницей.

А как ты, Фелисин? С такой широкой улыбкой и игривыми глазами? На отатараловых рудниках нет места скромности, ничто не защитит тебя от худших проявлений человеческой природы. Рано или поздно тебя возьмёт под крыло какой-нибудь сутенёр или бандит.

Цветок, раздавленный каблуком.

Тем не менее, если я знаю нашу сестру, она собирается вызволить тебя. Или забросила туда пару стражников, чтобы присматривали за тобой, пока ты отбываешь там срок.

Но она спасает уже не ребёнка. Уже нет. Никакой улыбки, и в глазах, когда-то игривых, нечто тяжёлое и смертельное. Должен был отыскаться другой способ, сестра. Боги, лучше бы ты просто убила Фелисина — даже это было бы милосердием.

А теперь — теперь, боюсь, тебя однажды ждёт расплата…

Паран медленно покачал головой. Его семье никто бы не позавидовал. Разорваны изнутри напополам, своими собственными руками. И теперь мы, брат и сёстры, каждый наедине со своей судьбой. Вероятность того, что эти судьбы когда-то сойдутся вновь, никогда ещё не казалась столь ничтожной.

Лестница за ним была засыпана пеплом, как если бы в городе в живых остался только камень. Тьма казалась мрачной и печальной. В этом месте не было ни одного звука, присущего ночи. Сегодня присутствие Худа ощущается ближе, чем обычно…

Одна из громоздких двойных дверей, качнувшись, открылась. Капитан оглянулся и кивнул.

— Смертный меч. Ты выглядишь хорошо… отдохнувшим.

Громадный мужчина скривился.

— Чувствую себя так, будто жизнь раскатала меня в лепешку. Грубая женщина.

— Я и раньше слышал, как мужчины говорят такое о своих женщинах. И всегда в их жалобе есть намёк на удовольствие. Я и сейчас его слышу.

Остряк нахмурился.

— Да, ты прав. Это забавно.

— На ступеньках полно места. Присаживайся, если хочешь.

— Не стану мешать твоему уединению, капитан.

— Прошу, останься, по одиночеству я плакать не буду. Когда я один, в голову лезет слишком много мрачных мыслей.

Смертный меч прошёл вперёд и медленно уселся на ступеньку рядом с Параном. Расстёгнутая потрёпанная броня шуршала и звенела. Он опёрся локтями на колени, руки в боевых рукавицах болтались в воздухе.

— На мне такое же проклятие, капитан.

— Тогда тебе повезло найти Хетан.

Мужчина хмыкнул.

— Проблема в том, что она ненасытна.

— Иными словами, ты искал одиночества, которому я помешал.

— До тех пор, пока не когтишь мне спину, я рад твоей компании.

Паран кивнул.

— Ну, я-то на кота не похож… ой, прости.

— Да ладно. Если у Трейка нет чувства юмора — его проблема. Хотя учитывая, что он выбрал меня своим Смертным мечом, чувство юмора у него отменное.

Паран осмотрел сидящего рядом мужчину. За полосками татуировки скрывалось многое повидавшее лицо. Закалённый, с грубыми чертами; теперь, когда в его плоти и крови текла сила бога, глаза стали похожи на тигриные. Но вокруг них — смешливые морщинки.

— Мне кажется, Трейк сделал мудрый выбор…

— Нет, если он ожидает от меня благочестия или требует обетов. Видит Худ, я даже драться не люблю. Я не солдат и никогда не хотел им быть. Как же тогда я должен служить богу Войны?

— Лучше уж ты, чем какой-нибудь кровожадный верзила со сросшимися бровями, Остряк. Нежелание обнажить эти мечи и всё, что они представляют, кажется мне хорошим признаком. Видят боги, в наше время это большая редкость.

— Не уверен. Весь этот город не горел желанием сражаться. Ни жрецы, ни джидраты, ни даже «Серые мечи». Если бы только был другой путь… — Он пожал плечами. — И я такой же. Если бы не то, что случилось с Драсти и Скаллой, я бы прятался в тоннелях с остальными — где-то там, внизу.

— Скалла — это твоя подруга со сломанной рапирой, да? А кто такой Драсти?

Остряк на миг отвернулся.

— Ещё одна жертва, капитан. — В его голосе звенела горечь. — Просто ещё один человек, попавшийся им на пути. Я слышал, ваша малазанская армия на западе отсюда присоединяется к этой насмерть проклятой войне. Почему?

— Временное отклонение. У нас кончились враги.

— Никогда не понимал солдатский юмор. Вам так важно воевать?

— Если ты имеешь в виду лично меня, то ответ — нет. Не важно. Но для людей вроде Дуджека Однорукого и Скворца это — смысл жизни. Они творцы истории. Их дар — умение командовать армиями. Их деяния перекраивают карты мира. Что до солдат, идущих за ними, я бы сказал, что для большинства это — карьера, возможно, единственная, в которой они смогли бы преуспеть. Солдаты — физическое проявление воли своих командиров и, таким образом, инструмент в созидании истории. По солдату на букву учебника.

— А что случится, если их командиры — суицидальные дураки?

— Жаловаться на своих офицеров — жребий любого солдата. Каждый изгвазданный в грязи пехотинец — мастер гадать задним числом и великий стратег постфактум. Но правда заключается в том, что в Малазанской империи армией традиционно заведуют превосходные и компетентные командиры. Жёсткие и справедливые, обычно из простолюдинов, хотя, могу тебя уверить, что моё «благородное сословие» совершало разрушительные вылазки против этой традиции. Если бы я выбрал более безопасный путь, уже дослужился бы до Кулака. Дело даже не в компетентности или опыте. Свою роль сыграли бы связи. Хотя Императрица наконец-то нашла гниль и приняла меры, так что уже, наверное, поздно.