Джей Эм - Убийца теней

А про Воллета-то правильно угадал… Так вот и доказательство: с нечистой силой знается. Злые духи ему подсказки дают, но они его с ума и свели.

Талвеон молча смотрел на Лорка через решётку. И другой это был взгляд уже, не острый, не пронзительный, но и не мечтательно-задумчивый, а такой понимающий, как если бы свободно узник в душе своего «исповедника» читал, насквозь все его противоречивые чувства и мысли видел. А у Лорка аж губы дрожали – так спросить хотелось… о чём? Обо всём и сразу, тысяча вопросов. Едва сдерживался, твердил себе, что нельзя с этим человеком разговоры разводить. С такой-то силой, которая сквозь жалкий, неприглядный вид прорывается, что ему стоит любого своими речами увлечь?..

Вдруг вздрогнул Лорк: что за звук, вроде, пищит кто-то потихоньку? Тьфу ты, и правда, пищит, а он так дёрнулся, словно дикий зверь над ухом зарычал. Поведёшься с безумным, сам разум растеряешь. Но что там, в камере, на полу? Глаза уже к темноте малость попривыкли, точно различают что-то… Маленький серый комочек катится, остановился возле самой Талвеоновой руки, которой узник на пол опёрся. Да это ведь мышь! Вот дела: вредителя, которого в каждом доме прибить норовят, приручил Талвеон.

Тычется мышь носом узнику в ладонь, пищит требовательно.

– Вечером приходи, – сказал Талвеон. – Мне хлеба принесут, дам крошек тебе.

Зверёк звука голоса не испугался, покрутился ещё около ладони – и в угол камеры, обратно в свою нору, пополз. Так это забавно получилось, как будто понял, что, вот, сейчас нечем поживиться, надо ужина дождаться. Невольно улыбнулся Лорк. Но слова Талвеона тут же к другому, к серьёзному его вернули:

– То, что ты к книгам, к знаниям тянешься – это не плохо, а хорошо. А вот запреты – это да, плохо… А про злого-то духа правда или нет – если мне не веришь, у того спроси, кто у тебя больше доверия вызовет.

Снова не то холод в груди, не то жар. Ну и пусть, пусть необычная сила у этого человека есть, но не похож он всё-таки на злодея-еретика, души сетями лжи уловляющего. А сомнения да опасения ему, Лорку, страх внушает, страх и трусость позорная. Талвеон по-доброму говорит, не плохой он человек, не злой. Но тогда за что же в тюрьму посажен? Получается, не должен он тут быть… Нет, невыносимы все эти мысли. Нельзя рядом с ним дольше оставаться, прочь отсюда, прочь.

– Прощайте… брат, – вскочил Лорк и чуть не бегом по коридору к зевающему стражнику бросился, аж полы рясы повыше подобрал, чтобы не путались в ногах.

Проснулась Ярла рано. Давно приучила себя: когда работаешь, долго по утрам разлёживаться нельзя. Даже если предыдущую ночь на охоте провела. Ну а если нет, так тем более. Если действительно появился в городе свободный ларв, речь о человеческих жизнях идёт. Чем быстрее действовать начнёшь, тем лучше. С другой стороны, совсем уж затемно вставать смысла нет – сегодня первым делом надо в советный дом зайти. А городские старшины не из тех, кто свою работу раньше положенного времени начинают.

Звать Саулину и требовать горячей воды Ярла не стала. Утром и холодной можно обойтись, со вчерашнего дня в кувшине как раз на умывание осталось. Теперь расчесаться, косу заплести, одеться – штаны, рубаха, сапоги. Готово. Никогда у Ярлы в голове не укладывалось, как это на утренний туалет час потратить можно. А ведь у знатных дам так испокон веку заведено. Ну да у них, у дам, больше никаких занятий нет, так пусть хоть причёску тебе горничная строит в семь этажей, лицо, словно картинку, раскрашивает. А то со скуки можно помереть. Да ещё другое развлечение у них – балы по вечерам…

У них – балы, у сумеречных охотников – тренировки. Открыла Ярла дверь в коридор, уцепилась пальцами за верхний косяк и подтянулась несколько раз. Много-то времени сейчас не потратишь на упражнения, но чуть-чуть хотя бы размяться надо, чтобы в форме быть.

Напротив Ярлиной комнаты дверь была закрыта, и соседние, по сторонам, тоже. Да если бы и открыты – ей-то не всё равно? Пускай, если кому делать больше нечего, смотрят. Но смотрели не из дверей. Конопатая Саулина по коридору пробегала, да остановилась, как вкопанная, вытаращилась во все глаза. Ярла виду не подала, что замечает её, своё дело закончила. Последний раз, уже зубы сжав и зарычав тихонько поднялась наверх – тяжело, и держаться на узкой планке косяка трудно. Потом отпустила руки и только теперь на девчонку посмотрела. А та всё стоит с раскрытым ртом.

– Ну, ты чего? Муха влетит.

Опомнилась Саулина:

– Ой, извините! – и хотела бежать, тащить дальше корзину с картошкой, которая в руках у неё.

Но Ярла девчонку остановила:

– Да погоди ты, я же тебя не гоню.

– А я думала, рассердитесь, что гляжу, – простодушно протянула Саулина.

Вот уж действительно, простодушный человек, и такая в ней светлота… «Светлота» – это у видунов слово такое. Когда в человеке недобрых «помутнений» не видно, и даже наоборот, доброе чувствуется, говорят, что в нём «светлота» есть. Так же как «помутнения», не обычным зрением видишь её, ощущаешь только. Как если к свету с закрытыми глазами повернуться: увидеть – не увидишь, но различишь.

У двухбережников вот другие слова имеются – «святая», «святой». Вроде, похоже. Но уж конечно, такую девчонку не назвали бы они «святой». Во всяком случае, пока она какого-нибудь дела «во имя веры» не совершила. Говорят, когда начало зарождаться учение Двух Берегов, чего только «во имя веры» не творили новообращённые. Скажет, например, человек: «Вот, я верю, и в доказательство этого руку в огонь положу». Скажет, да и сделает. А то и полностью в огонь пойдёт… Как святой Лорк Норвейрский, к примеру. А если ничего подобного за человеком не числится, то не станут его святым величать. Особенно какую-то девчонку с корзинкой картошки.

– Да чего сердиться? Жалко, что ли. Тебя Саулина звать?

– Ага, – кивнула, качнула рыжими косичками.

– А меня Ярла.

– А вы, госпожа Я…

– Да без «госпожи», – перебила Ярла.

«Госпожой» пускай стражники зовут, да хозяева постоялых дворов, да чиновники разные. Перед ними чаще всего и надо себя как высокородная держать – такие уж люди, больно много смысла придают общественному положению. А кто иначе, с теми не нужно «госпожи». Потому что по отцовской-то линии Ярла на такое обращение права не больше имеет, чем эта вот Саулина. Не знатный род Бирги. Только что не как все: видуны. Поэтому-то многие собеседники, которые про это знают, и добавляют лишний раз «госпожу». На всякий случай.

Саулина свои круглые серо-голубые глаза ещё сильнее округлила:

– А-а… ладно. А как же вы это вот так умеете?..

Понятно, подтягивания имеет в виду.

– Училась, вот и умею.

Вспомнилось Ярле мимоходом, как в детстве отец её подтягиваться учил. Самое сложное было. Все остальное делала: присядет хоть сотню раз, из лежачего положения туловище столько же раз поднимет, чтобы живот крепкий был. Но схватится за перекладину – и ни в какую тощие девчачьи руки сгибаться не желают, чтобы кверху тело подтянуть, тоже тощее, но в висячем положении тяжёлое неимоверно. Долго не желали. А отец не отставал: пытайся, как получается, плечи, спину напрягай, тянись. И научилась всё-таки Ярла трудному делу. Охотнику без этого никак: мало ли, куда лезть придётся, за какой край цепляться да подтягиваться. Навык необходимый.