Александр Лепехин - Маски и кинжалы

Курт повернул голову на звук, слышать который в отделении Конгрегации было как-то не слишком привычно. Тот доносился из коридора, соединявшего гостевые комнаты общежития с лестницей к рабочим officium[1]'ам. Будь при нем помощник, Курт отправил бы его узнать, что за неурочный шум, но Бруно как раз проходил курс приобщения мрачных потусторонних тайн под руководством отца Альберта.

Новонареченному ректору Академии требовалось знать много больше, чем простому монаху, а нового помощника знаменитому Молоту Ведьм пока не придали. Приходилось все делать самому.

Звук назойливо приближался. Любопытство победило усталость: проделавший весь путь до Штутгарта, не слезая с лошади, следователь первого ранга встал с лежанки и направился в сторону источника. Он толкнул дверь…

И чуть не врезался во Франка. Бывший однокашник нес на вытянутых руках истошно голосящий сверток, не узнать в коем спеленатого младенца не смог бы разве что отшельничающий с рождения монах. За доверенным adjutor[2]’ом местного обер-инквизитора переваливалась широкобедрая фигура в женском платье. Слово «кормилица» всплыло в памяти как-то само собой.

— Опять подбросили? — Курт успел сделать шаг в сторону. Франк, доселе имевший вид кислый и задумчивый, оживился.

— О, ты уже приехал? Ждали завтра. Мы как раз с майстером Буркхардом решили: пока Гессе нет, отпросимся у обера, сходим, разомнемся... Вот, размялись.

Он словно наконец заметил женщину, догнавшую энергичного конгрегата и теперь взиравшую на него самого с осуждением, а на сверток в его руках — умильно и с неким даже вожделением. Младенец перекочевал в пухлые и заботливые объятья кормилицы и волшебным образом затих. Курт цокнул языком.

— Заинтриговал. Ну, колись теперь давай. Я, как помнишь, проездом, но никуда не тороплюсь.

— Ага, и с шеи не слезешь, пока все не разнюхаешь, — подмигнул Франк. — Пошли к старику, пусть отбивается.

«Старик», к слову, ещё довольно нестарый Кифер Буркхард, пребывающий в том же первом ранге куда дольше самого Курта, лишь кивнул, когда тот переступил порог.

— Гессе. Рад видеть. Вы ведь в курсе, что есть легенда, будто загадочные дела волшебным образом зарождаются там, куда еще только собирается Молот Ведьм? То есть, работой вы себя обеспечиваете сами.

— Ага, сам придумываю, сам ловлю, сам пытаю. Жгу тоже вот этими самыми руками, — Курт кивнул на затянутые в тонкие перчатки ладони. — Все как в старые добрые времена. А Конгрегация — это кружок моих неубедительных подражателей.

— Ну, самомнение на месте, значит, и остальное должно быть в норме, — подытожил собеседник. — Кроме шуток: нам буквально вчера доставили прелюбопытную opera anonima[3]: мол, регулярно свершается сатанинский обряд, там-то и тогда-то. Как раз подкинули, когда вы отправились в путь, если не ошибаюсь. И что думаете? Взяли по этой наводке натурального культиста.

На слове «культист» Франк фыркнул и отвернулся. Плечи его мелко тряслись. В глазах Буркхарда тоже бегали озорные искорки, так что Курт не выдержал и подался вперед.

— Кифер, ну вы-то хоть не дразните. Что там у вас?

Штутгартцы переглянулись и неприлично заржали в голос. Старший, впрочем, довольно быстро прокашлялся, потер ладони и кивнул:

— Сходите посмотрите сами. В камере сидит: скажете стражу, что я разрешил. Одна просьба: раскру́тите на что серьезное — не забудьте поделиться!

— Id est[4], вы отдаете взятого лично подозреваемого другому следователю на допрос? — Курт сощурился. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб учуять подвох. Но вы правы, мне уже любопытно. Пойду гляну.

***

С первого взгляда могло показаться, что в камере сидит укутанный в обширную, долгополую рясу монах преклонного возраста. Правда, тут же возникал вопрос: кто дозволил арестованному остаться в одежде, которая явно могла изобиловать потайными карманами или послужить средством для самоудавления? Впрочем, страж, даже не стоявший, а присевший на табурет напротив решетки, смотрел на своего подопечного спокойно. На лице его порой словно мелькала тень улыбки, и будто бы только служебный долг мешал той проявиться во всей полноте.

Когда Курт подошел ближе, стало заметно, что заключенный не так уж стар. Длинная, колоритная борода смотрелась на его щеках и подбородке несколько чуждо, хоть и убедительно, а морщины темнели глубже, чем должны были. При виде майстера инквизитора «монах» вскочил довольно резво, что только усугубило сомнения.

— О, майстер… — он замялся, не зная как обращаться, и Курт подсказал:

— Гессе. Майстер Буркхард основной следователь по твоему делу, но мне разрешили задать пару вопросов.

Сказано было в том числе и стражу, поэтому тот понятливо кивнул, но не отошел в сторону сразу, а показал свободной рукой на деревянный короб, стоявший чуть далее.

— Вот, нашли при нем. Улики.

Подозреваемый на фамилию отреагировал правильно — расширил очи и отпрянул назад. Но потом повел себя парадоксально: сделал пару шагов в сторону дознавателя и приник к решетке.

— Сам знаменитый Курт Игнациус Гессе фон Вайденхорст, рекомый Молотом Ведьм?! Да не могло мне так повезти!

— Отступи к стене, — велел Курт, стараясь не выдать озадаченности. — Страж откроет дверь, я войду. Будем говорить.

«Монах» послушно отошел, запахнув свою «рясу» плотнее, и на разгладившихся складках стали видны нашитые поверх ткани письмена диковинного вида. Знаки были крупными, чтобы их наверняка можно было углядеть издали.

Прихватив короб с уликами, Курт прошел внутрь и стал напротив задержанного. Тот послушно жался у стены, но на следователя смотрел с интересом, приправленным смущением и досадой. Страха во взгляде не было.

— Итак. Имя? — вопрос был ad imperatum[5], да и обращаться к подследственному как-то было нужно. Тот с готовностью выпалил:

— Вилли. Вилли Шпеершуттельн я, майстер Гессе.

— И занимаешься… — протянул Курт, уже догадываясь, что услышит.

— Актер, да. А вы ведь уже и сами поняли.

— Плохо, когда подследственный читает инквизитора, — усмехнулся читаемый инквизитор. — Но да, я начал подозревать — с явления бороды. Чем ты ее так приклеил?

— О, это мой личный рецепт, — оживился Вилли. — Там недостаточно самого клея, нужно ещё подкрасить основу так, чтобы не было отличимо от тона лица…

— И чтобы легко смывалось, когда потребуется сменить образ, — поддакнул Курт. — Потом продиктуешь, для протокола и на пользу Конгрегации. И все же: на чем тебя взяли? Неужели приносил жертвы Дионису? Но это не греческие символы.

Он показал на «рясу», и актер смущенно дернул полой одеяния.

— Право слово, я даже не знаю. Сам придумал: начертил как-то со скуки, чтобы смотрелось поубедительнее, а потом понял: да, для роли подойдет… Простите, отвлекся: вы спросили, что я делал? Отвечу: репетировал. Ваши коллеги арестовали меня в самый разгар сольного прогона.