Яна Лехчина - Год Змея

И в Горбовичах текла тукерская кровь — одна из их прародительниц была ханской дочерью. Но жили они, как и все в Гурат-граде, по заветам Княжьих гор. Степь меняла их быт, но не костяк. И Кригга застыла: для их деревни Сармат действительно был внушающим ужас, жестоким, но божеством.

— А разве им не стоит… — Она поздно спохватилась.

— Восхищаться? — зло усмехнулась княжна. — Черви откупились тобой. Ты была им сестра и дочь, а они швырнули тебя Сармату. Вот они, ваши страх и обожание. Приятно?

Нет.

— Это спасло мою деревню.

— Уверена?

Нет.

— Но даже если спасло, не мерзко ли принимать подачку от такого, — Малика скривилась, — существа? Ты, кажется, любишь легенды. Кем был Сармат?

Кригга, устроившись у стены, подтянула к груди колени.

— Княжьим сыном. Тукеры говорят, что ханским. Но он обрёл великий дар.

— Он украл его. И пытался отнять власть у человека своего рода — а каждая власть от богов. Значит, он был мятежником и вором.

Кригга ждала, что Матерь-гора содрогнётся, но этого не случилось. И тогда задумчиво наморщила светлые брови.

— Но ведь и твои предки захватывали власть, — увидев, как изогнулись губы Малики, Кригга забеспокоилась. — Разве нет?

— Хан Багсар позвал моего праотца, жившего на юге Княжьих гор, править в Гурате. Он сам окропил его лоб миро и сам подал ему венец.

Гурат недаром считался кровавым городом. Хан Багсар прибегнул к помощи могущественного чужака потому, что опасался собственных братьев. Первый князь, который даже не был прямым предком Горбовичей, разбил тукерские орды. Уничтожил приближенных к престолу изменников и отстроил Гурат ввысь и вширь.

— Мой праотец убил хана Багсара, когда тот задумал от него избавиться, чтобы получить богатый город и усмирённую степь.

Степь недолго была спокойна. Тукеры не приняли новую власть, и кровь щедро оросила Пустошь. Поэтому в тукерском языке «ксыр афат», княжьи люди, ещё означало «захватчики». «Враги». И сейчас в глубине степи существовали особые ритуалы. На праздниках тукеры сворачивали головы соколам — символу нынешних правителей Гурат-града.

Если такая власть от богов, то очень злых, подумала Кригга. Злых и великих, потому что, что ни говори, предки Горбовичей сделали «город ослепительных ханов» жемчужиной Княжьих гор. Оплотом прославленных князей. Словно услышав её мысли, Малика спросила:

— А был ли Сармат достойным правителем?

Нет. Весёлым и жестоким — да. А достойным, какую легенду ни возьми, не был. Но Кригга решила, что не её ума дело отзываться о венценосных, и промолчала.

В Матерь-горе даже тишина казалась звенящей, дробящейся о самоцветы. Кригге постоянно слышались какие-то звуки — не то далёкий, едва различимый рык, не то шарканье ног и стук капель. Шорох, шепот, дыхание в минералах. Поэтому Кригга верила, что Матерь-гора — живое существо.

— Мне рассказывали, у Сармата множество чертогов с сокровищами, — проговорила Малика. Не столько для Кригги, сколько для себя. — Я давно плутаю в горе. Я видела десятки залов, но с золотом и кристаллом — ни одного.

— Зачем тебе золото? — Княжна брала из сундуков только самое необходимое, и Кригга даже побоялась предложить ей венец с гуратских фресок. Малика подняла чёрные глаза.

— Где золото, там Сармат.

В Кригге шевельнулся ещё один страх, который она отчаянно старалась подавить. Платье, кольца, черевички — придёт время за это платить. Придёт время, и девушка встретит дракона, и тогда её не спасёт никакая молитва. Человек он или чудовище, божество или вор — не столь важно. Всё вызывает ужас до холодного озноба.

— Ты… ты не видела его? — Кригга тут же осеклась. Она могла бы и догадаться.

— Нет. — И в этом «нет» не было страха. Только показное, небрежное равнодушие и взлелеянная в груди ненависть.

Ярхо-предатель убил отца Малики на её глазах. Сармат сжёг её великий город. И если дракон действительно бывает человеком, так, как говорят деревенские сказки, несколько дней, ночь или час — пусть заклинает мать, чтобы этот год не стал для него роковым.

Матерь-гора словно расправила огромную каменную грудь и легонько вдохнула: с грубо обтёсанного потолка посыпалась крошка.

========== Хмелевый князь II ==========

Жёлтый лист сорвался с дерева и, кружась, плавно опустился на воду. Лутый небрежно отбросил его пальцами и запустил ладони в бочонок. Вода была студёная, речная, и юноша так растирал кожу, что его уши и щёки покраснели. Судорожно выдохнув, он снова сложил руки чашечкой и плеснул на волосы. Капли потекли вниз — по шее и плечам в желтоватых крошках веснушек. Лутый, конечно, купался в реках вместе со всеми, но лицо мыл только когда оставался один: нужно было снимать повязку.

— А, ты здесь, парень, — Оркки Лис подошёл к нему — жухлая трава похрустывала под потёртыми сапогами — и хлопнул ладонью по обнажённой спине. — Поторопись. Тойву ворчит, что солнце поднялось, а мы ещё не двинулись с места.

Лутый выпрямился, и вода побежала вдоль позвоночника. Взял подвешенную у пояса широкую повязку, аккуратно расправил и закрыл почти всю левую половину лица. И только потом обернулся.

— Батенька, — улыбнулся он, тряхнув мокрой головой. — Ну не оставят же меня, правда?

Оркки Лис цокнул языком, выражая сомнение, и прошёл вперёд. Будто невзначай, оперся о край бочонка и приблизился к уху Лутого.

— Разговор есть.

Юноша склонил голову, показывая, что слушает. Его правый глаз блеснул, как начищенная золотая монета. Оркки отодвинулся и взглянул в другую сторону.

— Тойву делает вид, что с бабой и словом не обмолвился. Отмалчивается, словно и не уходил шептаться — при всех нас. Хорош, нечего сказать.

— Шептались о драконьей невесте, — в тон ответил Лутый и поднял сброшенное под дерево льняное полотенце. — Глаз не дам, но зуб — пожалуйста.

О ком женщина откажется говорить при дюжине мужчин? Либо о себе, либо о другой женщине. Но Совьон едва ли резко потянуло на откровения, да и Тойву сейчас заботила лишь драконья невеста. Больше, чем собственная жена и все черногородские красавицы.

— Совьон сообщила что-то важное.

— Ну спасибо, — хмыкнул Оркки, а Лутый, вытершись, перекинул полотенце через шею и улыбнулся ещё шире. — Не скалозубь. Из Тойву об их делах ни звука не вытащишь. Совьон и подавно ничего не расскажет… мне-то точно. — Лутый кивнул. — Покрутись рядом с ней.

— Хорошо, батенька, — Лутый покорно склонил голову, а Оркки Лис отвесил ему неощутимый подзатыльник.

— Что за манера разговаривать? — возмутился он, но глаза стали довольными — словно у сытого кота. Оркки был старше Лутого на семнадцать лет и не отказался бы от такого сына, как он. Резвого. Внимательного. Хитрого. Тем более, что своих детей у него не было.