Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

Чердака у дома больше не было. Добежавшие солдаты муравьями лезли в уцелевшие двери, окна и прямо в проломы. Стихло и у реки, спустя пару минут оттуда показались драгуны, с двух сторон верхами возвращавшиеся к мельнице. Ехали спокойно, шагом, значит, прорваться к воде у шайки не вышло… Что ж, пожалуй, с этим делом всё.

— Ламброс, вы молодец! — Капрас от души хлопнул полковника по плечу. — Такая артиллерия неплохо себя показала бы в кагетских горах и долинах… Но, честное слово, хорошо, что обошлось без этого, нас ждут дела поважнее! Парни, живого кого нашли?

Карло не сомневался, что хозяева погибли сразу или почти сразу. Он ошибся.

— Девушка жива… Одна. — Такого лица у Гапзиса маршал еще не видел. — Не изнасиловали… нет. Нос и уши отрубили. И руки. Обе, по локоть. Я перетянул как мог, клирика б ей…

— Я иду, — заторопился отец Ипполит, — иду!..

— Удачи. Этих… сюда!

Всего налетчиков было три десятка без малого. Половина погибла при обстреле и на берегу, раненых, поглядев на мельниково семейство, прикончили на месте, но пятерых более или менее целых из дома для начальственного решения все-таки выволокли. Перебитые руки, поломанные ребра, разбитые прикладами морды — это не в счет, не смертельно же.

— Тут бы и вздернуть, — предложил кто-то за спиной. — Сучьев хватает.

— Ах вы ж…

Маршал воевал с восемнадцати лет, но такую брань слышал нечасто. После бандитского пожелания морискам удавить пушкарей драгунскими кишками захотелось прикончить ублюдков прямо на месте, но Карло давно выучился сдерживать подобные порывы. Разбойников вешают по приговору губернаторского суда, дезертиров расстреливают, мародеров порют, клеймят и сдают в бессрочную каторгу. Таков порядок вещей, и менять его глупо и опасно. Капрас вскочил в седло и разобрал поводья.

— Казнь лучше провести при стечении народа, то есть в Мадоках, да и порасспрашивать субчиков не помешает. Откуда такие храбрые тут взялись.

— Сковать по рукам и ногам! — крикнул Ламброс. — И в телегу под охрану. Чтоб до виселицы дожили! Понятно? Выполняйте!

Вот и все, вот дело и сделали. Артиллеристы молодцы, Гапзис тоже молодец, драгуны сперва оплошали, но ведь выправились же! Можно считать, корпус очередное испытание прошел успешно, только радости не было, одна с трудом сдерживаемая ярость.

Сорваться в галоп помешал бегущий от развалин священник, странным образом напомнивший недавнее явление молоденького артиллериста.

— Господин маршал… — румянца на лице клирика больше не было, — господин маршал… Я беру грех на свою душу! Беру!.. Добейте ее… Я не сумею, это — нет!

— Хорошо, — после минуты всеобщей оторопи откликнулся Ламброс. — Святой отец, подождите здесь. Господин маршал, разрешите?

— Идите.

Капрас не слишком вслушивался в сдержанный гомон, но резкий крик прямо-таки саданул по ушам. И не только по ушам.

— А че?! — вопил разбойник с разбитой рожей. — Че?! Сучонка поганая! Брезговала, да? Ну так ее сокровище при ей…

— Создатель, — отец Ипполит шагнул к мерзавцу, вытянув вперед руки, будто слепой, — Создатель… Это… Я говорил вам про него… Говорил…

— Бывший работник?

— Д-да…

— Отлично! — рыкнул Капрас, спуская с цепи бесновавшегося в душе волкодава. — Этого — здесь! Руки, ноги долой, культи перетянуть — и на мельничные крылья. Пусть вознесется. Напоследок.

400 год К. С. 17–18-й дни Осенних Скал

Фрошерский гвардейский мундир покроем не слишком отличался от дриксенского, и Руппи в нем чувствовал себя свободно, в монашеском балахоне было куда непривычней. Что до не подобающего офицеру кесарии поступка, то наследник Фельсенбургов надел черно-белое не из трусости, не от скуки и даже не на пари. Барон Райнштайнер считал маскарад крайне важным, а бергер казался способным на многое, но не на глупый розыгрыш. Видимо, разговор с арестантом и впрямь был необходимой увертюрой к беседе с Савиньяком, и потом Руппи перебил слишком много яиц, чтобы считать скорлупки.

— Капитан Оксхолл… — Лейтенант с гвардейской небрежностью кивнул небритому человеку без перевязи и пояса. — Я капитан Фельсен, офицер для особых поручений при особе регента. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Очень приятно. — Небритый кривовато усмехнулся; его физиономию украшали три успевших пожелтеть синяка. — Вы, видимо, появились, когда я уже… отбыл из Тармы.

— Да, — подтвердил Фельсен-Фельсенбург, — мы разминулись. У вас есть жалобы?

— А вы доведете их до сведения судьбы? — Собеседник тронул место, где некогда была перевязь. Он держался хорошо, даже отлично, но удовольствия его общество, мягко говоря, не доставляло.

— Судьба не является моим непосредственным начальством, — сухо заметил лейтенант и, поняв, что сказал, улыбнулся. Собственным мыслям, однако арестант рассудил по-своему и улыбнулся в ответ. Вышло отвратительно панибратски, но фрошер к этому, видимо, и стремился.

— Да вы счастливчик, молодой человек, — тоном старшего товарища объявил он. — Хотел бы я не зависеть от сей ополчившейся на меня дамы.

— Похоже, упомянутая госпожа покровительствует другой особе, на которую ополчились уже вы. — Руппи старался выглядеть беспечным, и это удавалось, хоть и с трудом. — Ваше поведение офицера не украшает, тем более что девица на редкость хороша.

— Савиньяк тоже так считает…

Фрошер владел искусством похабных намеков не хуже младшего Марге и покойного Хосса. Не любивший подобного Фельсенбург с радостью препоручил бы собеседника папаше Симону, но ничего безумного в Оксхолле не было, сволочь и сволочь. Умеющая себя подать, озабоченная своим положением и отнюдь не напуганная.

Руппи собрался с силами и погнал разговор дальше. Его просили о получасе наедине, полчаса он выдержит.

— Тем не менее ваши вспышки чести вам не делают.

— Согласен. — Арестант непринужденно развел руками, с которых, как и с физиономии, еще не сошли синяки. — Но еще больше это не делает чести тому, кто подсыпал мне какую-то дрянь. Я далек от того, чтобы кого-то обвинять, но либо я кому-то мешал, либо дело в моем месте, которое, насколько я понимаю, отошло вам. Кстати, я никогда не слышал ни о вас, ни о ваших родичах…

— У моего отца другая фамилия, — сказал чистейшую правду Руперт. — Достаточно громкая, чтобы я мог получить место, никого не опорочив. К тому же второй приступ у вас случился уже здесь. Таинственный «кто-то» последовал за вами в Герлё и оказался столь ловок?

— «Кто-то, кому-то…» Звучит уклончиво, признаю́, — теперь мерзавец вздохнул, — однако, не имея доказательств, я не вправе называть имен. Кому-то понадобилось опорочить меня еще и перед командованием Западной армии. Я же опрометчиво согласился позавтракать. Что было потом, не помню, мне рассказали, что я пытался напасть на графа Савиньяка. Видимо, доставшийся мне яд способствует искренности.