Александр Кудрявцев - Железные Волки. Небо славян

Англ сидел у огня, где на вертеле скворчал и жарился целый поросенок, и с улыбкой гладил большого серого кота, сыто мурлыкавшего на коленях. Меч по имени Кровопийца стоял рядом, прислоненный к стене. Меньше всего сейчас Торбьерн походил на убийцу.

Торстейн вышел вперед, подхватил Кровопийцу и вытащил сталь из кожаных ножен. Англ оглянулся, узнал его и застыл, крепко прижав к себе кота.

– Мой единственный брат… У меня не было выбора… – пролепетал он, но не успел закончить.

– Как и у меня, – сказал Торстейн и воткнул меч в глотку выпучившего глаза человека.

«Мой брат приветствует тебя из Валгаллы», – сказал, глядя в мутнеющие зрачки, Коровий Знахарь.

Тонко мяукнул кот, спрыгивая с разжимающихся рук. Оставив клинок в горле врага, Торстен выбежал из корчмы и скрылся в густых южных сумерках.

В порту недоставало одной из лодок, и солдаты решили, что убийца отплыл на какой-нибудь из соседних островов. Его искали с неделю и так и не нашли, потому что все это время Торстейн укрывался в одной из пещер поблизости места убийства.

Он давно приметил это убежище – скрытное, теплое и сухое. К тому же копты прорыли здесь целые катакомбы, пещера соединялась с другой узким проходом с высеченными из камня колоннами, а значит, имелся запасной выход на случай, если бы его обнаружили.

Первая ночь здесь была беспокойной. Торстейн ворочался на шкурах, слушая завывания ветра снаружи, и плотно кутался в плащ. Темнота все сильнее давила на грудь, и он, не выдержав этого, поднялся и зажег небольшой факел. Когда разгорелось и слабо закоптило пламя, он увидел лица.

Иконы были нарисованы в специально выдолбленных на стенах нишах давным-давно, но краски так и не выцвели, словно кто-то иногда специально приходил сюда обновлять их. Торстейн вспомнил, что слышал о небольшом монастыре, находившемся на другой части острова, – наверно, монахи иногда наведывались сюда, чтобы поддерживать жизнь в нарисованных ликах своих волшебников.

Художник был хорош. Торстейну казалось, что глаза изображенных на камне святых пронизывают его насквозь, но смотрят не с осуждением, а скорее с ласковой печалью. Он отвернулся и задул факел.

Но сон так и не пришел. Торстейн думал о людях, которые жили в этих пещерах до него. Они оставили теплый остров под ласковым солнцем, где деревья умеют цвести и плодоносить одновременно, где зимой не бывает снега, а в синих бухтах полно рыбы на любой вкус, чтобы жить среди камней под землей, рисовать чародеев с живыми глазами и молиться своему единственному богу. Ради чего?

Он не мог этого понять, как ни пытался. Коровий Знахарь ворочался, укрывался плащом с головой и прижимал к себе оружие, чтобы холодный металл остудил горячий лоб, но даже уверенная тяжесть секиры в руках не могла принести ему спокойствия.

За входом в пещеру ветер взвыл с новой силой, и вдруг Торстейн услышал отчетливый ритмичный стук, словно кто-то хотел переступить порог его убежища, но не мог это сделать без приглашения.

Он сразу понял, кто это, и, представив себе, как окровавленный Англ с торчащим из шеи мечом стоит у пещеры и мерно стучит о камень большим кулаком, поежился и сжал в ладони серебряный молоток Тора, верный, как известно, оберег от темных сил. Но стук не прекратился и даже, наоборот, усилился. Торстейн почувствовал, как по лбу покатились холодные капли пота. Он вскочил и снова зажег факел, вновь оказавшись в компании задумчивых лиц. Теперь волшебники смотрели успокаивающе, и он подумал, что, скорее всего, у них здесь гораздо больше силы, чем у Тора, чья мощь хранила северные земли. Торстейн обратился к ним, беззвучно зашевелив губами.

Стук снаружи прекратился. Вместе с ним утих ветер. Торстейн погасил огонь и закрыл глаза. Буря внутри тихла вместе с непогодой снаружи, и он снова мог спать.

Наутро он вышел из пещеры размять затекшие ноги и с усмешкой увидел, как снова поднявшийся на рассвете ветер хлопает о камень рядом с входом сухую ветвь старой пальмы – вот кто стучался к нему всю ночь в непогоду! Торстейн оторвал ветку и зашвырнул ее подальше в кустарник.

Он осторожно спустился к ручью, зорко наблюдая окрестности, но вокруг было тихо. Товарищи Англа наверняка уже в порту, готовят корабли к отправке. Торстейн опустил руки в холодную воду и вздрогнул. Ему показалось, что с ладоней в бегущей воде снова тянется багровый след, как тогда, когда он тер песком в источнике ладони, испачканные кровью убитого земляка. И сколько бы он ни убеждал себя, что это всего лишь местная, темная от торфа, вода, по спине все бежали ледяные мурашки. Торстейн вспомнил исказившееся от смертельного удара лицо и ужас в глазах узнавшего его врага. Это было воспоминание, достойное любой саги… Но почему нет веселья в его сердце?

Он набрал воды в мех и вернулся в пещеру, решив переждать еще с пару суток. Лег на шкуры и снова встретился взглядом с живыми глазами нарисованных лиц. И опять ему показалось, что все эти незнакомые люди смотрят с непонятной ему нежностью и печалью, словно жалеют его.

Торстейн закрыл глаза, вдруг почувствовав, как непонятное, но пронзительное чувство тоски защемило в сердце, разойдясь по телу волной внутренней боли, – как будто проснулся среди зимнего мрака, а утро все не настает. Душная ночь течет прямо по жилам, копясь и превращаясь в груди в черный ком волчьего воя, рвущегося из глотки, как тошнота. И прямо сейчас, вот так сразу, ты готов отдать полжизни за один луч света из-за края темной земли. За один взгляд человека, знающего, отчего ты не спишь.

Внезапно что-то коснулось его ноги. Он вскочил, сжимая секиру, и похолодел, увидев у ноги большого дымчатого кота. Тот внимательно и равнодушно смотрел на него светло-зелеными глазами, а потом куда с большим интересом перевел взгляд на мешок с копченым мясом, лежавший рядом.

– Он просто хочет есть, – раздался в пещерном полумраке тихий мелодичный голос, и из-за поворота показался человек в сером балахоне, опоясанном простой веревкой.

Торстейн отскочил, выставив перед собой оружие.

– Не пугайся. Я знаю, кто ты. Но я не воин. Я монах.

– Это ты приходишь сюда рисовать лица? – Торстейн, подумав, опустил секиру.

– Да.

– Они смотрят… будто живые, – сказал Коровий Знахарь и облизал вдруг пересохшие губы.

– Божественное вдохновение может оживлять даже камни. – Монах прищурился, коснувшись пальцами светло-розовых бутонов, невесть как проросших из голой глыбы. Торстейн неожиданно для себя опустил глаза под его взглядом. – Хочешь, я расскажу, что они видят?

Знахарь промолчал.

– Они видят, что месть свершилась. Костер внутри погас, но перед этим выжег все, что могло гореть, – заговорил монах. – Они видят, что ты вскоре подашься на родину, попытаешься вернуться к прежней жизни. Но каждую ночь у твоего порога будет стучать сухая ветка памяти, и каждое утро с твоих пальцев будет струиться кровавый след. Потому что смертельные враги связаны ненавистью крепче, чем кровные братья, а Кровопийца никогда не напьется впрок.