Надежда Попова - Природа зверя

Карл Штефан, притихший и непривычно серьезный, уйти в снятую им комнату наотрез отказался; пользы от него не было никакой, помощи он оказать был не в силах, отравленный организм явно вожделел отдохновения, однако гнать его никто не стал, осознав, что неудачливый любовник попросту боится оставаться в одиночестве.

С наступлением рассвета Хагнер, трактирщик и уже беспрерывно плачущая Мария взялись за неблагодарный и, в общем, почти безнадежный труд, пытаясь убрать с пола останки убитых оборотней. Силы у всех были на исходе, однако проснувшийся после всех ночных переживаний аппетит требовал удовлетворения, и употреблять пищу в таком окружении не хотелось никому. Невиданного обличья кости, смешанные с вязкой зловонной жижей, прилипали к камню, и в конце концов к авгиевой конюшне, в которую за одну ночь превратился трапезный зал, был применен метод мифического Геракла – несколько ведер воды, не мудрствуя лукаво выплеснутые на пол. Образовавшуюся несусветную мешанину попросту прогнали за порог конюшенными скребками и лишь после этого с применением всех нашедшихся в запасах Берты средств темные смрадные пятна стало возможным оттереть хотя бы немного. Волчью тушу Хагнер, уже шатающийся Ван Ален и трактирщик выволокли наружу, уложив поодаль от двери в сугроб, а изуродованное тело торговца перенесли к прочим погибшим. Завтрак, появившийся нескоро, был съеден в молчании, нарушаемом лишь стонами мучимых дурнотой раненых, всхлипами женщин и уже обыденным свистом ветра за стенами трактира.

На теперь уже никчемном, но каком-то привычном дежурстве у вновь запертой двери остались Ван Ален и Альфред Велле; собственно, бдения как такового не было – попросту оба улеглись спать на скамьях в трапезном зале. Опасаться было уже явно нечего и некого, однако охотник, заметив, что «береженого Бог бережет», пристроил подле себя свой оттертый от волчьей крови железный меч.

Курт проснулся, когда за окнами начинали уже сгущаться сумерки, затмевая тускло-белое небо, и разбуженный им помощник, уже не такой бледный и даже чуть взбодрившийся, помог спуститься по узкой лестнице вниз. Ненужные часовые уже не спали – трактирщик возился на кухне, а Ван Ален сидел у стола напротив очага, глядя задумчиво и хмуро на стоящую перед собою бутыль. В зале витали отголоски запаха паленой шерсти, и Курт, приблизясь, остановился, разглядывая наброшенную на плечи охотника куртку. Волчьего воротника на ней не было.

– Попробуй только что-нибудь сказать, – пригрозил Ван Ален, не оборачиваясь, и Курт молча уселся напротив, подальше от полыхающего очага. – Как там наш герой?

– Спит, – передернул плечами он, осторожно вытянув ногу в сторону. – Причем, как младенец.

– Любитель горожанок наверняка тоже, – усмехнулся охотник, пояснив: – Во сне плакал и пару раз обделался… А как сам?

– Благодарю, ощущения самые наиприятнейшие. Голова раскалывается, нога болит, дышать тяжко. Но жить буду.

– Будем жить, – кивнул Ван Ален, придвинув к ним два наполненных стакана и налил себе. – Только не увлекайтесь – кровотечение откроется… Какие планы? – поинтересовался он, опустошив стакан, и Курт кивнул на ногу:

– В ближайшие пару дней я отсюда никуда не денусь. И в любом случае – у Макса впереди еще ночь; лучше переждать ее здесь.

– И как ты намерен добираться до города с этой колодой и без лошади?

– А в этом, надеюсь, мне поможешь ты, – ответил Курт, и тот удивленно поднял брови, глядя на него с подозрением. – Ты ведь, полагаю, предпочтешь свалить отсюда как можно скорее?

– Разумеется. Задержусь в городе на денек; довезу Марию до дому и, быть может, попытаюсь впарить ее родителям какую-нибудь историйку, дабы не слишком на нее крысились. Девчонке и без того досталось.

– Хочу попросить тебя заглянуть в тамошнее отделение Конгрегации…

– Тю! – оборвал его Ван Ален, отодвинувшись в показном ужасе. – Так мы не договаривались.

– Я не прошу тебя являться на прием к обер-инквизитору. Просто передай им письмо от меня – кому угодно, хоть стражу у двери; и можешь ехать по своим делам.

– А в письме будет написано «задержать этого человека и посадить под замок»?

– В письме просьба забрать меня из этой дыры, – вздохнул Курт снисходительно. – И прислать кого-нибудь, дабы разгрести этот мертвячник.

– Ладно, – согласился Ван Ален неохотно. – Письмо передам. Если поклянешься, что не подкинешь никакой подлянки, и я не окажусь в камере.

– Клясться не буду; все равно моим клятвам ты не поверишь, и правильно. Я скорее призову в свидетели логику; ведь мы, кажется, договорились, что, когда все это кончится, мы обсудим условия, при которых ты сумеешь связать меня со своими. А от добра добра не ищут.

– Ты надолго в этом отделении?

– Ну, пару месяцев я уж точно никуда уехать не соберусь, что понятно. А там – как знать; не в моей это воле.

– Я еду к брату, – спустя мгновенное колебание вздохнул охотник. – Займет это немного времени, и я вполне успею связаться со своими и обсудить твои… предложения. В первых днях июня я снова посещу этот трактир. Если не передумаешь, будь здесь. Я скажу, что наши думают обо всем этом. Большего от меня не жди.

– Вполне разумно, – пожал плечами Курт. – Да и я к тому времени сумею достучаться до начальства и узнать, какими благами уполномочен соблазнять вас… А теперь – чего попросишь ты?

– Я? – переспросил Ван Ален с искренним удивлением; Курт усмехнулся, коснувшись двух пересекающих бровь швов:

– Ты, помнится, в уплату за мою спасенную жизнь грозился потребовать что-нибудь, когда все закончится. Итак, Ян, все закончилось; я готов платить долги.

– Да брось ты, – покривился охотник, отмахнувшись. – Это я так. Вас туда, в вашу академию, нарочно набирают без чувства юмора?

– Инквизитор первого ранга, – напомнил он серьезно. – Со связями и репутацией. До нашей следующей встречи другой такой возможности выклянчить что-нибудь не представится.

– Ну, – не слишком уверенно начал охотник, умолкнув, и Курт ободряюще кивнул. – Ну, – решительно повторил Ван Ален, – хорошо. Да, есть одна вещь. Я, поскольку на вашу братию не работаю, действую на свой страх и риск; бумажек с подписью не имею, арестов не произвожу, отчетов не пишу, а посему мои деяния порою вступают… как бы так помягче… в противоречие с законом. Бывает, что местным, особенно местным властям, не растолкуешь, что и к чему – не слушают.

– Ясно. И где же тебя разыскивают? И за что?

– Ну, не так чтоб по всей Германии и не так чтоб за сплошные душегубства; есть проблемы, но серьезная только одна. В одной деревеньке под Линдхаймом местный владетель – такой, зараза, правильный; на него его крестьянство молится просто… Словом, взъело его отрядить своих людей на расследование убийства одной из его крестьянок. Нет, эта гнусная ухмылка ни к чему: как я уже сказал, просто дядька слишком правильный. Крестьянка – бабка лет ста. А то и тыщи. С виду старушка такая тихая, а на деле – ну просто полный инквизиторский набор, от жертвоприношений до человекоядения. Так сложилось, что бабку пришлось валить на месте, не успев вступить с властями в разъяснительное общение, а уж после, когда шум поднялся, когда разозленные соседи да этот барончик праведный… Пришлось брать ноги в руки. Если ты и впрямь можешь чем-то помочь, то просьба такая: растолкуй там, что два парня, которых приметы разосланы по всему предместью, вполне себе парни ничего даже. А бабкина светлая память ощутимо пошатнется, если они перекопают ее сад. Один младенческий труп там уж точно есть, но я полагаю, что их существенно больше. Вот, собственно, и все. Знаешь, это охотничий принцип: не работаем дважды в одном месте, но – как знать, вдруг доведется сунуться в те края еще раз, а когда тебя ищет каждая собака, работать как-то не с руки.