Иван Наумов - Мальчик с саблей (сборник)

– Каждый день пребывания гостя будет обходиться черт-те во сколько.

– На что же уйдут твои чёрт-те-сколько? Он ничем не отличается от нас.

– Этот Хадыр – наркоман от рождения, – не оборачиваясь, негромко сказала Анна. – Рэй сказал, что он без дозы не протянет и дня. И доза столь велика, что любой из нас от неё бы умер. А он от рождения получает её три раза в день. На обед, завтрак и ужин.

– Ты хочешь сказать, что…

– Иначе ничем нельзя объяснить такой состав крови. Это уже почти не кровь. У Рэя есть чем «кормить» его месяц. В столице запас гораздо больший, и мы могли бы оставить туземца у нас хоть на всю жизнь. Вот Гордон и спрашивает, зачем он нам нужен.

– Мне показалось… – Эванс закашлялся, прикрыв рот рукой. – Мне показалось, что ежедневное употребление какой-то там штуки – наркотик это или нет, сейчас не важно, – никак не сказалось на его умственных способностях.

– Он сказал всего одну фразу, – рассмеялся Хновски, – а хитрый разведчик уже сделал свои выводы.

Иннерфилд с внезапным отвращением оглядел заставу. Одинаковые белые глинобитные сараи, огненные блики в кривых стёклах.

Со стороны границы показались фуры дровосеков. Вереница из пяти телег, запряжённых людьми, подползла к селению, когда закат уже мерк. Измотанный более других разведчик, исполняющий в таких походах роль охранника, сгорбился под тяжестью карабина. Широкоскулые лесорубы с пустыми после дня работы глазами резким – на каждый шаг – дыханием спугнули вечернюю тишину.

Анна Ланж вдруг повернулась и села рядом с Эвансом.

– Это была действительно неправильная постановка вопроса, – сказала она. – Он нужен нам в тысячу раз больше, чем мы ему. У нас просто нет выхода.

И для Хадыра началась новая жизнь. Мягкий и настойчивый доктор Рэй следил за каждым его жестом нечеловечески внимательным взглядом. Хновски учил его, как маленького ребёнка, открывая ему новые и новые понятия. « Металл », « глина », « камень », « мороз », « сквозняк », « потолок »… – приобретали свой смысл.

Но кое о чём разговор не складывался: « реактор », « орбита », « электрон ». Оставалось неясным, что это за почесть – похоронить в тени . Хадыру казалось, что от него что-то скрывают, и однажды в упор спросил об этом у Хновски.

– Просто ещё не время, – ответил тот. – Я сейчас не берусь рассказывать тебе некоторые вещи, потому что ты их все равно не поймёшь. Потерпи, парень, – настанет день, когда ты получишь все ответы.

Часто приходили Гордон и Анна. Они всегда начинали расспрашивать про лес. Хадыр объяснял, как мог, обычаи деревень, поговорки, обряды. Когда речь зашла о свадьбах и Гордон спросил, женат ли он, Хадыр неожиданно для себя ответил, что нет. И очень удивился, почувствовав, что именно в присутствии Анны не хочет сказать правды. В этой женщине, несмотря на то что её совсем нельзя было рассмотреть из-за окутывающей её ткани , несмотря на уродливые нитки, которые он так и не смог связать в сознании с волосами , присутствовало нечто завораживающее. Да даже и волосы придавали её облику особенный колорит.

Хадыр пытался вспомнить Джамиллу, но снова мерещилась Анна, а лицо отца заслоняла улыбка Рэя Трайлона. Закрывая глаза, Хадыр видел лес в ослепительных красках, но стоило лишь на чём-нибудь сконцентрировать взгляд, как картинка расплывалась.

Хадыр рассказывал о полезных деревьях, о колесницах и грибах, о часах и пухе.

«Не создаем ли мы в обычной беседе ту самую дорогу, – думал он, – которую строили отцы отцов и уже готовы строить дети детей? Мы тянемся друг к другу сквозь незнание и непонимание, отдавая друг другу понятия своих миров. Меняя фуд и падун на стекло и кирпич. Но тогда какому предсказанию верить? Что произойдет, когда я познаю их и отдам им себя?..» Ему становилось страшно, и неизвестность холодным комом застывала в животе. Но это была всего лишь неизвестность – а ею питалось бушующее в каждом человеке любопытство.

И Хадыр рассказывал. То, что он придумал сам, и то, что пришло к нему от отца, а отцу от деда. То, что все звали сказками и любили, как можно любить собственную выдумку. То, что все звали легендами и во что верили, как в восход солнца.

«Алленторн любил созданные им два мира, потому что это были лучшие его творения», – начинал Хадыр, и сразу в его языке пропадала разговорная лёгкость, непригодная для долгого повествования.

«Сначала он лишь радовался своему мастерству. Но потом в душе Алленторна родился страх. И казалось ему: стоит только совсем ненадолго оставить миры без присмотра, как случится несчастье или беда – ведь Зверь Небесный, огромный и великий, как сам Алленторн, уже раскинул над обоими мирами тёмные лапы. Зверь Небесный был могуч и грозен и вполне мог бы справиться с тем, что задумал: поглотить солнце, утащив его с неба.

Создав свои миры, Алленторн наполнил их не только людьми и растениями. В те времена рядом с человеком, в дружбе и любви с ним, обитали всякие звери. Человек поселился в своих деревнях, звери – в своих, и только пес стал жить с человеком.

Но потом в мирах появились ветра – их придумал Зверь. До поры до времени они оставались маленькими, как семечко пуха, тихими, как полдень, и прозрачными, как одежда. Но – лишь до поры до времени.

Однажды, когда солнце только-только поднялось над мирами, Зверь Небесный прыгнул, закрыл его собой и потянул прочь с неба.

И начались смутные дни. Опустилась темнота, и утро не пришло на смену ночи. Отовсюду выползли ветра, выросли огромными и с рёвом закружились над лесом и полянами. А звери, не смея ослушаться воли Зверя Небесного, потому что были созданы по его образу и подобию, набросились на людей. Только псы, хотя и не все, сохранили верность человеку. Страшны были смутные дни. Из трех человек двое навсегда покидали один мир, чтоб уже никогда не появиться в другом.

А Алленторн даже не мог узнать, что происходит в его мирах, потому что они лежали в темноте – ведь Зверь Небесный спрятал солнце за край земли, чтобы оно не нашло обратного пути.

Тогда Алленторн построил для солнца Дорогу через всё небо. Он сделал Дорогу прочной, как сами миры, и солнце легко поплыло по ней и снова взошло. Тогда увидел Алленторн, что случилось в двух его лучших мирах, опечалился и возмутился. Ему предстояло потратить много сил, чтобы всё привести в порядок.

Но Зверь Небесный был коварен и решил разрушить Дорогу Алленторна, чтоб солнце упало за край земли и вновь пришла вечная тьма.

Зверь вцепился в Дорогу и, как она ни была прочна, острыми зубами вырвал из неё огромный кусок.

Но кусок этот застрял у него в горле. Зверь заметался по небу, не в силах выдержать боль – сотканная из света Дорога Алленторна сжигала его изнутри. И, чувствуя, что погибает, успел Зверь Небесный наложить на миры страшное заклятие. Сказал он так: «Пусть каждый вновь народившийся зверь станет мной и сделает то, что не смог я».