Елена Свительская - Две тысячи журавлей

Словом, я шёл и смаковал в мыслях случившееся событие, наслаждаясь всеми мыслями, вновь и вновь вспоминая детали. Я бы так до ночи продумывал и промечтал, глядишь бы, и вовсе забыл бы от радости о дальнейших проводах посланницы между Мидзу-но ками и людьми, но тут ко мне подобралась Асахикари. Младшая сестра легонько ткнула меня указательным пальчиком в плечо, выводя из задумчивости.

– Пойдём, Юуки, мы почти уже до болота дошли.

И я, спохватившись, помчался пробиваться поближе, чтобы хоть чуточку разглядеть мгновения торжественного возвращения улитки обратно в родное болото. Боялся, что сам я не протолкаюсь, если люди в первых рядах встанут плотно, но в этот день меня с уважением пропустили вперёд, поближе. Я отчаянно посмотрел на младшую сестру – и пропустили и её. А уж Амая и Такэру протолкались сами. И встали возле меня с Аса-тян. Чуть погодя к нам выпустили и отца с матерью. И мы стояли все вместе, с интересом смотрели, как каннуси и староста говорят свои прощальные и благодарственные слова достопочтенной улитке, вымолившей у бога воды нам хороший и обильный дождь. А потом, присоединившись ко всем, слили наши благодарственные слова и поклоны почтенной посланнице между богом воды и людьми.

Когда улитка медленно поползла уже по своим каким-то делам, люди разошлись – делать и доделывать свои. Все были мокрые от щедрого дождя, подаренного Мидзу-но ками, но довольные и счастливые.

Во второй половине дня ливень прекратился, в многочисленных лужах засияли сотни небесных светил, как будто на время упавших с неба на землю. Стало быть, и тут добросердечная улитка замолвила за нас словечко перед богом воды. Стало быть, нам удалось тронуть её мольбами, вежливостью и почтительностью. И славно!

Самые красивые девушки деревни оделись в белые кимоно, поверх них надели красные юбки. Селяне шумной и весёлой гурьбой вышли к затопленному полю, повалили девушек в грязь, обильно вымазали мокрой землёй их одежду. Не сказать, что нашим молодым красавицам нравилось валяться в грязи, но что только не сделаешь, чтобы бог полей обрадовался и одарил нас здоровыми растениями, которые к осени принесут нам хороший урожай!

Затем девушки переоделись в чистые одежды, танцевали на отгороженном участке, пели, символично изображали обработку поля, подготовку семян, высадку рисовой рассады, изгнание птиц, прополку и уборку урожая. Лучшие танцоры и музыканты деревни сопровождали их ритуальные действия безукоризненно отработанными движениями и удивительно красивой музыкой.

Надеюсь, празднество, устроенное для божества деревни и полей, пришлось тому по душе. Уж очень хочется хорошего урожая!

Настала пора высаживать рис. Женщины на некоторое время отложили стирку. Ну да если её и не запрещали в дни тауэ, всё равно бы у них не хватило времени на неё: рис необходимо высадить быстро, чтобы колосья созрели одновременно. Люди объединялись по пять дворов, трудились вместе. Вставали до рассвета, начинали работу до завтрака, спать ложились только с наступлением темноты. Хуже всего приходилось невесткам: они должны были встать до зари, приготовить завтрак на всех, вечером – ванну для всей семьи, после чего им требовалось прибраться в доме и только затем они могли наконец-то лечь спать.

Рассаду сажали женщины, в затопленное поле, на определённом расстоянии друг от друга, стоя по колено в холодной жиже. Из нашей семьи участвовала в этом только моя мать: сёстры ещё были слишком малы. Отец и Такэру помогали доставлять рассаду к нашему участку на поле, выполняли прочую работу, приличествующую мужчинам. Сёстры хлопотали по дому, а я… как ни старался я помочь, пользы от меня было мало. Едва не надорвался, пытаясь принести воды, к тому же, не раз воду по пути разливал, приходилось опять возвращаться. Обидно было до слёз, что я такой хилый и неумеха.

– Зато именно ты отыскал улитку на берегу пруда! – ободряюще улыбнулась мне маленькая сестрёнка, пробегая мимо.

Да что улитка! Я хочу стать таким сильным и смелым, чтобы всегда смог помочь своим родным!

В последний день тауэ отец ошарашил всю семью следующим известием:

– Когда мы закончим с рисом, я и Юки отправимся в Эдо.

От такой новости у меня отнялся язык. Я! С отцом! В главный город самураев! Это было почище путешествия в столицу! Потому как нашего императора мало кому удаётся увидеть, всё-таки он потомок Аматэрасу, самой солнечной богини, получеловек и полубог, далёкий от будней обычного мира и, тем более, от какого-то крестьянского мальчишки из глуши! А вот на главного военачальника страны хоть мельком посмотреть, пожалуй, можно. Особенно, если мы пойдём в Эдо, где находится ставка бакуфу.

– Почему он, а не я? – обиженно вскричал брат. – От него никакого толку, от дармоеда этого, а ты именно его хочешь взять в Эдо!

– Сказал бы спасибо отцу, – проворчала мать, задумчиво разглядывая главу семьи.

Услышав о путешествии, она побледнела. И так горько, так отчаянно взглянула на мужа, словно тот заявил, что его скоро казнят. То ли расставания она боялась, то ли… опасность поджидала его близ ставки бакуфу. Но если так, то зачем отцу туда идти? Куда разумнее держаться от опасного места подальше! И на что ему брать с собой меня, самого слабого из своих сыновей? Единственное моё достоинство, что я – старший сын, причём, первенец родителей, но недостатки это с лихвой перекрывают.

– Да за что же мне быть благодарным? – глаза Такэру увлажнились. – Он всё время ничего не делает, ещё и в этот чудесный город попадёт! Может, самого сёгуна увидит или его приближенных! А если он и до столицы дойдёт, то увидит нашего императора!

Придурок, Эдо находится далеко от Киото!

– Твой отец с собой нашего бездельника заберёт – и нам будет легче прокормиться, – жёстко сказала мать.

Быстро взглянула на меня и опустила взгляд. Сожаление прочёл в её глазах: ей не в радость было моё рождение или же то, каким я появился на свет и каким вырос. Однако предвкушение странствий, возможность пройтись по улицам Эдо отогнали мрачные мысли. Так же меня занимало, с чего бы это отцу вздумалось идти в Эдо, да ещё и вместе со мной. Но…

– Папа, а нас пропустят по дороге к Эдо? – встревожено схватил отца за рукав. – Ведь крестьянам не позволено самовольно странствовать по стране!

– А ты у нас сообразительный, Юуки, – растерянно сказал глава семьи.

Он смотрел на меня так, словно впервые увидел. Мне было приятна его похвала, но вот этот испытующий и твёрдый взгляд меня пугал. Однако я долго смотрел ему прямо в глаза, отчего что-то в его взгляде становилось жёстче, острее… как лезвие клинка. Такой сильный и режущий взгляд я видел только у ронина Сабуроо. У крестьян я никогда не видел такого взгляда: даже в ярости их взгляды напоминали только дубинку, но уж никак не острый изящный меч. Было в них что-то неотёсанное, грубоватое и, пожалуй, приниженное. Встретившись с сильным напором, они становились грубее и отчаяннее, рвались из последних сил. И ломались… как дерево под яростным напором металла.