Альберт Калинов - Сказание об Иле

Роха стоял завороженный.

Все те же черные, но уже меньших размеров, кривые корни и ветви были основой и потолком осязаемого пространства, укрытого прочной смесью из перьев птиц, смолы и чешуи. Последняя, под ногами вошедших, была чуть вздыблена, как бывает при чистке рыбы. Еще что сразу бросалось в глаза – это множество разных предметов, буквально утыканных в щели «гнезда». На первый взгляд невозможно было разобрать, что это за предметы, которыми так не по-хозяйски распорядились. Роха присмотрелся и все же смог разглядеть некоторые из них.

Седло и упряжь, забитые в огромную щель, никогда ни использовались по назначению, не знали они ни заботливого седока, ни лошади под собой в дальнем походе. Прялка, нелепо торчащая из сферического потолка, едва поскрипывала уже разбитым колесом, нависая над вошедшими острым конусом. Деревянный башмак, вбитый рядом, принадлежал какой-то великанской стопе. Множество предметов домашнего обихода – те, которыми пользовались хозяйки в любом месте западнее Иля, – были здесь чем угодно, только не помощниками в домашнем труде. Еще Роха увидел многочисленные зарубки, ими то здесь, то там были исполосованы черные корни. Одни из них были совсем свежие; другие, как старые шрамы, уже затянулись, оставив после себя лишь след. Были и те, что словно кровоточили, из них медленно вытекали светящиеся смоляные струйки.

– Вот… – задрав тощие руки вверх, громко обратился к Рохе Ямых. – Вот! – с явным удовольствием и торжественностью повторил он. – Мой дом! – Затем, ухмыльнувшись, ушел мыслями в прошлое, а потом продолжил: – И тех, что правили Закраем до меня. Ну что, посланник Иля, вот ты и здесь, ты удивлен? – Ямых приблизился к Рохе и заглянул ему в глаза: – Спрашивай, Роха, вижу вопросов много. Ты первый из Иля, кто оказался здесь, в Гнезде.

– Иль послал меня к тебе, правитель Закрая, как доброму соседу, живущему триста зим бок о бок в мире со светлым Илем. Мы надеется, что так будет и впредь.

В следующий момент к правителю Закрая подошел «улыбчивый» и, наклонившись вперед, что-то едва слышно прошептал своему хозяину, тот показал жестом на Роху.

И вот уже «улыбчивый» приглашал посланника пройти за собой. А потом тихо, почти на цыпочках, провел Посланника к некоему подобию люка, что находился в стене сферы и был незаметен с первого взгляда.

Открылся вид с высоты. Спасенный отметил для себя еще одну странную вещь. То место, где, очевидно, и находилось «гнездо» и где сейчас он стоял, должно было быть на немыслимой высоте. Те же ощущения возникли у него, когда он поднимался сюда. Но сейчас посланник прекрасно видел свои обозы и людей, пришедших с ним. Слышал, о чем те говорят, казалось, они были совсем рядом, так, что можно было дотянуться до них рукой. Роха наклонился и окликнул молодого обозчика, того, что стоял прямо под ним. Обозчик продолжал заниматься своим делом, словно был глухим. Тогда Роха окликнул другого, и уже так громко, насколько хватило голоса, но и тот не слышал его.

– Не получится, не докричишься, посланник, – прогудел «улыбчивый» у него за спиной.

Роха оглянулся и посмотрел на закрайника. Тот довольно улыбался.

– Чудеса, все видно как на ладони, но не слышно, правда, посланник? – «Улыбчивый», вышел на свет, а потом указал рукой вниз, снова приглашая Роху взглянуть.

Чуть в стороне от обозов сидел Ёя; казалось, силы совсем покинули его. Старик опустил низко голову и, как тогда, у дороги, казался отрешенным и несчастным. С южной стороны к нему направились три человека, вернее, двое мужчин толкали в спину старую бабку, едва шаркающую больными ногами. Ее тело прикрывали какие-то лохмотья. Своей нерасторопностью бабка ужасно злила здоровяков сопроводителей. Наконец ее кое-как до толкали до старика. Остановившись в шаге от Ёи, несчастная свесила впереди себя руки, как это делают дети, и начала тихонько плакать. Время от времени бабка чуть-чуть приподнимала руки вверх и, как будто объясняя что-то, поглаживала немытую лысину Ёи. Бубнящая и жалко всхлипывающая старуха напоминала ребенка, оставленного родителями.

Ёя поднял голову и как-то неловко стал подниматься на ноги, но завалился вперед и, ухватившись за ноги старухи, как за самое дорогое, завыл с ней в голос. Было хорошо слышно, как рыдали эти бедняги. И делали они это безутешно и горько.

Как будто вторя им, закапал дождь, и эти двое побрели куда-то прочь, подальше от этого места.

Дождик принес холод. Потемнело. Осень уже перевалила за середину, и день стал терять свою силу, все больше уступая ночи. Внизу зажгли костры; поставив обозы в круг, люди соорудили себе укрытия от ледяных капель.

– Холодно! – объявил всем присутствующим Ямых. – О!– крикнул он в сторону слуг.

От толпы слуг отделился один человек. Тяжело ступая, будто волоча за собой железные цепи, он направился к выступавшему из стены корню, сплошь испещренному неглубокими зарубками. Именно в нем нуждались сейчас закрайники, и имя ему было О. В руке О держал изъеденную ржавчиной секиру. Раздался глухой металлический звон. Все вокруг затряслось мелкой дрожью, голубые струйки вырвались из древесного тела и моросью медленно опустились вниз. Гнездо озарилось нежно-голубым свечением. Роха почувствовал тепло, вначале на своем лице, а затем оно, плавно окутав все тело снаружи, проникло внутрь. Посланник согрелся. Теперь обиталище Ямыха представлялось Рохе совсем другим – не тем жилищем грызунов, усеянным старым хламом, а пространством, где все было к месту и имело какой-то тайный смысл. Посланник подошел к источнику этого свечения, О стоял на том же месте, секира после удара была отброшена в сторону.

Роха протянул ладонь к святящейся смоле. Но О остановил его.

Только сейчас заметил воспитанник Мастерового, что конечность у О до локтя покрыта закостенелыми наростами. Пальцы и кисть представляли из себя нечто уродливое и имели цвет камня.

– Не делай этого, посланник, – с иронией в голосе из центра «гнезда» предупредил его Ямых. И, подойдя к Рохе, вопрошающе заглянул ему в глаза: – Ты же не хочешь иметь такую руку, как у нашего молчаливого О? Он тоже был любопытен и решил взять немного свежей смолы, а вернее, украсть ее. Да, О молчаливый?! – громко обратился правитель Закрая к стоявшему с серым лицом прислужнику. – Он даже какой-то мой родственник… И вот однажды взял… нет, совсем немного, всего лишь на палец капельку одну. На тот, которого у него уже нет. Да, а еще… – пробормотал Ямых, чтобы не засмеяться, – попробовал смолу на вкус…

Со всех сторон послышался смех.

– Не узнаем мы, какая она на вкус: онемел мой любознательный родственник. Окаменел язык, не помещался за зубами, и за большей ненадобностью пришлось-таки его выплюнуть…