Ольга Вешнева - Узник вечной свободы

Людмила сидела на траве с ошеломленным видом. Фома держал обеими руками снятый с головы платок, как девица держит венок для любовного гадания, прежде чем опустить его в реку. Ахтымбан обошел Людмилу, прыгнул на тушу и погрузил клыки в мохнатое плечо.

– Кровинки не оставил, шельма! – он сплюнул и встал на ноги.

– Добычи нам троим хватило бы с лихвой, – Фома бегло взглянул на ордынца и повернулся к Людмиле. – Нам не прокормить обжористого барчонка.

– А не съисть ли его нам, хлопцы? – вкрадчиво предложил Грицко, почесывая орлиный нос.

– Уж-ж, пож-жалуй, ш-шъедим, – прожужжала Яна. – Ш-шож добру пропадать?

– До чего сочный гусь. Таки и капает жир, – облизнулась Моня.

Я безмолвно дрожал, сидя на остывшей туше.

– Тихон пригодится нам, – Людмила неуверенно выступила в мою защиту.

Она шлепнула меня по спине ладонью – мол, не сиди как пень с глазами.

– Почтенные господа и милейшие дамы, – сбивчиво залепетал я, – позвольте с теоретического, так сказать, подхода доказать вам свою исключительную полезность в нашем… э-м-м… ремесле. Поскольку упыриное племя ведет нескончаемую борьбу с людьми, а человечество движется вперед в научном развитии, нам нельзя порастать пылью веков. Мы обязаны знать достижения великих ученых и иметь представления о философских доктринах, возмущающих брожения людского ума. В противном случае мы угодим в расставленные людьми ловушки… Я выучился в Петербурге! Имел дружеские отношения с прославленными писателями, учеными и философами. Сам государь император кланялся мне при встрече, а государыня императрица тайно присылала мне со своим камердинером письма любовного содержания. Я силен в естественных науках. К воинской службе приготовлен. Диспуты о тонких материях способен вести.

Тут фантазия и смелость иссякли. Напрасно я рассчитывал на то, что малограмотные вампиры почувствуют себя дураками рядом со мной. Дураком они сочли меня. На мое счастье, они были не очень голодны и настроение у них сохранялось вполне лирическое.

Вдоволь насмеявшись, вампиры продолжили суд.

– К чему нам в лесах городские материи, барчонок? – ухмыльнулся Фома. – Разве для хохмы.

– Ежели наш-шей королеве нуж-жен ш-шут, пущай мается с ним, – Яна сдвинула шапку на затылок.

– Экий чудной, – Грицко присел на колено. – Я не против, Панночка. Пусть барчонок веселит нас до голодной поры. А ти ж, иной раз на луну як перевертному волку хочется выть со скуки.

– Чалый с Панночкой верно толкуют, – Ахтымбан подстрекательно глянул на Фому. – С барчонком веселей. Хоть и жрет он как аргамакская коняга, а польза от него видима. Давненько меня не пробирало до рези в кишках.

– Басни будешь нам сказывать, шут, и на гуслях играть, – брезгливо дергая носом, Фома обнюхал мое лицо. – Тебе, Лютик, надобно потрудиться, чтобы охранить барчонка и себя саму, – он взял зашипевшую Людмилу за скулы и выпустил клыки. – Случись тяжкое время по твоей милости, мы с Ахтымбаном супротив тебя станем. Чалый с Панночкой за нами пойдут, а Сороку, так и быть, оставим тебе. Ох, несдобровать тебе, Лютик. Напрасно ты так со мной… Ой, напрасно!

– Сгинь с глаз моих долой, – фыркнула Людмила.

Фома мгновенно развернулся и увел вампиров в лес.

Людмила уронила растрепанную голову на мое плечо, вздрагивая в бесслезных всхлипываниях.

– Дуреха я стала бестолковая, – запричитала она. – Гибель свою приближаю. Разума ты меня, барин, лишил. Одурманил учеными хматериями. Век бы их не знать, хматериев твоих.

– Не горюй, красавица, – я обнял Людмилу, пригладил ее волосы. – Фома хочет вернуть твою любовь. Посему и наводит на тебя страх. Не сделает он нам ничего плохого. Вот погоди. Все уладится. Знавал я одного поручика. Он, когда его невеста сбежала со штабс-офицером в уездный городишко Матеевск, весь город тот грозился спалить. Так что же, бесценная моя дикарка, стоит тот городок. По сей день целехонек.

Запах Людмилы становился горче. Я понюхал ее плечо и шею. Она боязливо насторожилась и выскочила из моих объятий.

– Пошли на реку, Тихон, – позвала она.

Мы пошли по звериной тропе к водопою. Людмила учила меня различать звуки и запахи, читать следы. Особенный интерес у меня вызвали четкие отпечатки широких и плоских ступней. Семейство леших: мужчина, женщина и трое детей пересекло тропу прошедшим днем.

Пока я зарывался носом в глину, Людмила стояла рядом, не подгоняя и не отвлекая меня.

К середине ночи в лесу воцарилась странная тишина. Умолкли кузнечики и птицы, оборвалась перекличка лесовичков. Блеклые мотыльки и черные мошки бесшумно лавировали между натянутыми повсюду паучьими сетями. В этой приятной, меланхолической тишине раздался хриплый гортанный крик. За ним – еще один, тембром пониже, и еще, и еще… Затрещало надломленное дерево, взлетела стая розовых соек.

Тревожные звуки доносились будто бы издалека, но я не поверил иллюзии древесного эха. Мне захотелось посмотреть, что происходит. Пригнув голову, я устремился в бересклетовую гущу.

– Будет с тебя, – Людмила вытащила меня из кустов и вернула на тропу. – Дай удальцам поесть спокойно. В другой раз лешаков погрызешь. Не по зубам они тебе покамест.

Мои внутренности дрогнули. Я сохранил неподвижность лица и покорно кивнул.

Вернувшихся вампиров мы встретили на свободном от деревьев и кустов берегу реки. До их появления из леса Людмила не подходила к воде сама и не выпускала меня на отмель. Недолго я думал, что кровь полностью заменяет вампирам пищу и питье. Едва ноздри поймали влажную прохладу речного тумана, я понял, как сильно хочу промочить горло.

Искупаться меня не тянуло. Плавал я немногим лучше топора. Последний опыт плескания в речке Утятинке случился в пору мальчишеской неразумности. Тогда крестьянские сорванцы обманом вовлекли меня в опасное приключение.

Во главе отряда шествовал Ахтымбан. От него струился запах крови: лешачьей и его собственной. Кровь застыла на коже и хлопьях одежды или продолжала вытекать из глубоких ран на груди и правой ноге. Ахтымбан не прихрамывал, но двигался без обычной резкости и стремительности.

Фома шел слева от него, отставая на несколько шагов. В бою он потерял платок и рукав тулупа. Грицко, Яна и Моня тесной кучкой тащились позади.

Людмила поручила мне встречать вернувшихся с охоты вампиров. Я приветственно сделал шаг вперед, усиленно принюхиваясь, прислушиваясь и всматриваясь в их силуэты.

Ахтымбан и Фома наелись до отвала. Они были относительно спокойны, дышали размеренно и неглубоко – вбирать большие порции воздуха им не позволяли переполненные желудки. Несмотря на полученные ранения, Ахтымбан чувствовал себя лучше Фомы. Грицко и Яне досталось меньшее количество пищи. В них не угас охотничий азарт. Они дышали глубоко и часто, как рвущиеся в погоню борзые. Их глаза излучали яркий свет. Моня была голодна, обижена и напугана. Ее глаза не светились. Она смотрела под ноги и держалась поближе к Яне, сторонясь Грицко.