Михаил Барков - Лаварденский Змей

Шэйн обошёл башню по пристройке, чтобы спрятаться от солнца, и по укрытым тенью камням полез наверх. Оказавшись у той самой белой ленты, он аккуратно выглянул снизу, из-за уступа, и для начала убедился, что на башне никого нет, а только потом забрался под её крышу. Шэйн присел на пол и простучал по доскам рваный ритм, происхождение которого уже давно забыл. Стук запустил цепочку других негромких звуков, которые доносились откуда-то из-под башни. Полминуты ничего не происходило.

Солнце уже приближалось к горизонту и накрывало город тёплым вечерним светом. Шэйн вздохнул, встал у одного из четырёх столбов, подпиравших крышу, и смотрел на белую ленту, которая трепетала на ветру прямо перед его глазами. Вскоре снизу послышались шаги, в полу открылся люк и перед Шэйном оказалась худая блондинка с глазами размером с монету – это была его сестра Дальма.

– Я даже не сомневалась, – с улыбкой сказала она и обняла его.

– Иначе и быть не может, – ответил Шэйн и обхватил её руками.

Дальма отстранилась и сняла с плеча мешок, который оказался у неё с собой.

– Я принесла тебе ужин и плохую новость, – заговорила девушка, присела на одно колено и достала крупный тряпичный свёрток. – Мама болеет. Она беспокоится о тебе, скучает. И всё ещё искренне верит, что ты работаешь посыльным у лорда, поэтому так хорошо зарабатываешь.

Шэйн коротко улыбнулся, принял свёрток у сестры и развернул его: там была небольшая запечённая утка и кусок хлеба. Запахи свежей ржаной корочки и приготовленной птицы поразили нюх Шэйна, а вслед за ними Дальма вынула из мешка фляжку и протянула её брату.

– Пелетейнский? – спросил Шэйн.

– Нет, прости, – с сожалением ответила Дальма. – Пелетейн захвачен, оттуда больше не поставляют эль.

– Захвачен? – Шэйн говорил с набитым ртом, отчего удивление выглядело немного нелепо. – Кем? Что там творится?

Дальма погладила его по руке и улыбнулась:

– Как всегда. Живёшь себе на уме, а весь мир побоку. Ренамир расширяет свою империю. Ренскую, так и назвал её. Он захватил все северные провинции, неделю назад были разбиты воины Пелетейна. Помнишь Гатора? Такой крупный парень был, любил выпить…

– Описала половину моих знакомых, – усмехнулся Шэйн и запил элем печёную утку.

– Рыжий, с бородой до груди! Он был там. Последнее письмо от него пришло мне неделю назад, а обычно они приходили каждые три дня.

Шэйн нахмурился, прожевал и стал расспрашивать сестру:

– Письмо каждые три дня? Он что, ухлёстывал за тобой? И скажи лучше, что там с мамой, я и без пелетейнского эля проживу, как и без историй об этом Гаторе.

Дальма опустила глаза и села спиной к ограждению башни. Шэйн видел, что сестре тяжело говорить об этом:

– Она не чувствует левую руку. И говорит, всё остальное понемногу тоже теряется. Сегодня не смогла встать с кровати.

– Что?! – изумился Шэйн, и на лице его отразилась неожиданная озлобленность на сам факт внезапной болезни матери. – Я найду того, кто ей поможет, клянусь тебе. До конца этой недели.

Но Дальма лишь помотала головой:

– Искали. Те два дня, что ты был за решёткой, я опрашивала всех подряд, четыре лекаря были у нас дома, ни один не повторился в своих словах: кто говорит «застудили», кто «отдохните», кто «ешьте больше огурцов»… чушь! Но все они сослались на того, до кого мне не добраться – целителя по имени Йонан.

– Это же личный лекарь Тавиша, – задумчиво прокомментировал Шэйн.

– Именно. И он не оказывает услуг простым людям, разве что лорд Тавиш лично его попросит.

Шэйн закончил трапезу, хлебнул ещё эля и погрузился в сомнения:

– Честным путём его не достать. Но я могу подделать приказ или…

– Шэйн, нет… – прервала его сестра. – Если об этом узнают, нас троих тут же казнят. Ты знаешь, что Джуни сейчас на эшафоте? Вон там, – она указала худой рукой на восток, где возвышался козырёк башни, расположенной на городской ратуше.

Шэйн вскочил на ноги, посмотрел в том направлении и пробормотал:

– Я же оставил придурку ключ…

Дальма подошла ближе и взяла его за плечо:

– Оставил или нет, а Джуни… не смог сбежать.

Шэйн замер на секунду. Его внимание замкнулось на той самой башне ратуши, но он тут же изобразил безразличие:

– Ну и ладно. Я достану нам лекаря, Дальма. Пока возьми это… – в протянутой руке показался маленький мешочек с монетами. – Неси под одеждой, не показывай. Маме скажи, что я загляну завтра.

Дальма обняла брата и с надеждой в голосе произнесла:

– Я верю, что правда заглянешь. И научись уже готовить, сколько я буду тебе еду таскать?

– Хочу, чтобы был лишний повод повидаться с тобой, – ответил Шэйн и обнял сестру со взаимной теплотой. – Спасибо за ужин. Теперь беги скорее к маме, завтра буду, обещаю!

Дальма кивнула ему, убрала опустошённую фляжку в мешок и спустилась туда, откуда недавно прибыла. Шэйн проводил её взглядом, вздохнул и обернулся на город. Башня ратуши непреодолимо привлекала его внимание и натолкнула на мысль: «Если казнь ещё не состоялась, то можно успеть что-то исправить». Джуни был идиотом по мнению его клептомана-наставника, но он не заслуживал столь ранней и бессмысленной смерти, поэтому Шэйн направился в один из своих тайников на крышах города, взял оттуда две небольших дымовых бомбы, убрал их в глубокие набедренные карманы и побежал к ратуше – как всегда, поверху.

Перед эшафотом собралась толпа из сотни человек – многие лаварденцы любили публичные казни, этот жестокий, но неотъемлемый элемент культуры всей Верувины. Люди воспринимали это как обыденное развлечение, но такое отношение сохранялось лишь до тех пор, пока они сами не оказывались в петле или под топором палача. Именно топор и грозил бедному Джуни, потому как демилорд Галдис Шефайн решил, что виселица – недостаточно справедливое наказание для губителя его любимой бабушки.

Шэйн со всей своей прытью лез по ближайшему к площади зданию, забрался на крышу и приготовил дымовую бомбу. Он забежал по треугольной крыше наверх, занёс руку для броска прямо в эшафот, но вдруг увидел, что в эту секунду палач с размаху нанёс последний удар. Голова Джуни упала отдельно от тела и повернулась безжизненным лицом к толпе.

Люди зашумели, а Шэйн, наоборот, затих и оцепенел. Он опустил руку с бомбой и помрачнел – слишком поздно было что-то предпринимать. Двое носильщиков подошли к телу Джуни, подхватили его и понесли прочь, а отсечённую голову палач небрежно пнул в корзину перед эшафотом, где лежали ещё три срубленные головы. Черепа обезглавленных затем размещались в специальных местах, чтобы отпугивать людей и служить им напоминанием о том, что будет, если пойти против закона в Лавардене. Шэйн нагляделся на эти лица за свои тридцать два года и давно перестал чувствовать их назидательный эффект, но голова Джуни сместила что-то в его душе. Он стоял на крыше трёхэтажного дома и смотрел на корзину с головами не в силах оторвать взгляда.