Альвдис Рутиэн - Между

Круитни снова стали, как и век назад, полными хозяевами в центральной Альбе. Об указах Септимия Севера они не знали (вообще у них неважно обстояло дело с пониманием латыни!) – а посему наивно полагали, что если территория кельтской Альбы расширилась вдвое, то страшную битву выиграли именно они.

Чудовищной ценой, но – выиграли.

Вал Антонина местами просто сровняли с землей, вымещая на неопасных уже насыпях свою ненависть.

А после – стали заново обживать равнинную Альбу. К югу от бывшего вала снова появились селения, заблеяли стада… круитни были слишком измучены той бойней, чтобы стремиться разделаться с римлянами. Они хотели просто пожить – те, кому повезло выжить.

Так прошел год. Другой.

После пары лет затишья на телах воинов вновь стал проступать синий узор. Словно перед битвой… но круитни чувствовали, что не новой атаки на Стену от них хочет Тот-Кто-Бродит-В-Курганах. Он ждал от них другого… и они передавали своим старейшинам его волю: подготовиться к празднику победы.

Пусть Стена пока стоит – римляне прячутся за ней, как заяц в норе. Владыка Курганов прав: римляне уже потерпели поражение. Значит, празднуем.

Так думали круитни. И ошибались.

Ирб, ты помнишь, как Август разгромил нас?

Глупый вопрос. Конечно, помнишь. Такое не забывается. Ни боль бессилия, ни позор поражения.

Что ж, друг мой, скоро наш август кончится. Наступает наш сентябрь. Время жатвы. Кровавой жатвы.

Я убью лишь одного. Но это будет сам Август.

Он неосмотрительно приехал сюда. Я бы не дотянулся силой до их Рима… даже помогай мне вся Британия – не смог бы. Но этот Август, словно в насмешку зовущийся Севером, он – так близко. До города Эборака, где он сейчас, – подать рукой. А уж если через курганы – дорога заняла бы несколько вздохов.

Северус без Севера, этой ночью ты лишишься не только жизни. Ты и Августом быть перестанешь.

Сейчас, мечась в бреду (или – прозрении?) агонии, ты понимаешь, что я хочу сделать.

Но уже не можешь мне помешать.

По всей Альбе горели костры. Огромные, в рост человека, поленья ярко пылали – а вокруг них плясали круитни и скотты, позабывшие о былых распрях своих народов. Темноволосые и рыжие, низкорослые и великаны, они были сейчас одним народом, народом-победителем.

И ярче изжелта-белого пламени костров светились синие узоры на телах воителей.

Особенно много костров было на оплывших насыпях вала Антонина. Весь перешеек, от моря до моря, полыхал в ночи. Словно золотой венец огней примеряла Британия, венец, которым короновал ее Тот-Кто-Бродит-В-Курганах.

Истошно-радостные вопли волынок. Грохот барабанов. Дружные выкрики охрипших от натуги певцов. Живые змеи танцоров, несущиеся вокруг костров.

И в разгар веселья к ним вышел Владыка Курганов.

Его увидели все – от веселящихся почти под Стеной до жителей дальних северных нагорий, куда война не доходила и в худшие годы.

Он просто подошел к огню… огням… всем кострам Альбы.

И всем почудилось – или то была не греза, а явь? – не дрова горят. То пылают орлы римских легионов – ХХ Победоносного и XXII Удачливого. Хороши названия, но вот – горят значки когорт и манипул, пеплом опадают крылья золотых орлов… раскрашенное дерево хорошо горит, а эти штандарты сейчас только деревяшка, корчащаяся в пламени.

Славен ты был, Двадцатый легион, Отважный и Победоносный. Тобой сокрушен Каратак. Ты уничтожил армию Боудикки. Яростный Кабан, ты мнил, что поднял на клыки Прайден?! Но сокрушен ты, и сломлен хребет римского зверя в поединке с великими стражами нашей земли.

Медью текут пряжки легионеров, гибнут в огне сотнями кабаны и единороги, переставая быть воплощением римской доблести и становясь лишь каплями расплавленного металла.

Тот-Кто-Бродит-В-Курганах снова взял свою добычу. Для этого ему теперь не надо поднимать яростную волну круитни.

Но этого ему было мало.

Сегодня он требовал крови. Требовал отдать ему жизнь.

Жизнь одного-единственного.

Марх повелительным жестом вытянул правую руку. Старейшина… старейшины? старейшины по всей Альбе? – вложил… вложили? ему в десницу древний кремневый нож.

Владыка Курганов ударил – ударил в пустоту, в пламя, в горящие штандарты. Ударил, забирая жизнь своего пленника.

…по ту сторону Стены, в Эбораке, Август Септимий Север дернулся в последней судороге – и затих.

Август был убит.

С ножа Марха капала кровь.

Рассвет был хмурым, как с похмелья.

Марх сидел у потухшего костра, безразлично вороша угли. Синие узоры на его теле казались давным-давно нарисованными вайдой и стертыми почти совсем.

Ирб подошел, молча посмотрел на друга: дескать, говори, если хочешь, я слушаю.

Марх обломил кусок почерневшего дерева.

– Оказывается, победа – это сначала много крови, а потом большая усталость. Большая победа – очень много крови и очень большая усталость. Ну а великая… – он развел руками.

– Но ты победил.

Он покачал головой:

– Победила Британия, а не я.

Ирб предпочел не спорить, спросил:

– И что теперь? поведешь Альбу добивать римлян?

– Нет. Это можешь сделать ты… или любой из вождей. Или просто подождать полвека – римляне удерут сами. До последнего толстого управляющего виллой… хотя нет, толстый управляющий сбежит раньше. Последним уйдет легионер, которому я охотно пожал бы руку, не будь он моим врагом…

Ирб присел рядом, извлек откуда-то мех с медом.

Марх чуть улыбнулся:

– Ты не приходишь с пустыми руками.

Круитни улыбнулся в ответ:

– Тебе нужно не так уж многое. Выучить нетрудно.

Когда Марх вернул ему изрядно полегчавший бурдюк, Ирб спросил:

– А что собираешься делать ты? Добивать римлян ты оставил нам, но мне слабо верится, что ты намерен просто отдыхать.

– Ты вроде неплохо знал мою мать…

– А при чем здесь это?

– Тогда тебе должно быть известно, что она сделала меня королем, чтобы я вернул в Аннуин похищенное священное стадо.

Помолчав, Марх добавил с усмешкой:

– У меня наконец-то выдалось свободное время. Впервые за три века, а?

Он беззвучно рассмеялся, запрокидывая голову. Привычка, века назад перенятая у Арауна.

Марх? Неужели ты?

Ты вспомнил о долге, ради которого тебя и призвали в мир людей?

И трех веков не прошло!

Конечно, ты человеческий король – и войны в твоем мире тебе важнее. В чем-то они были действительно важными, пожалуй.

Да, Марх, я злюсь. Злюсь сейчас – хотя именно сейчас причины для гнева нет.

Сейчас, когда ты наконец вспомнил о своем долге, я злюсь, что ты почти три века не думал о нем.

Ты наконец готов выйти в бой за священное стадо.