Ольга Лемесева - Новолетье

ПОДСТУПЬ

…Молодой Леший прыгал по сырым кочкам, оступался в топкие окошки, спешил к Бабе-Яге с вестями. На припёке едва не наступил на бороду Водяника, гревшего старые кости, вспугнул с ветлы деву-русалку, вслед услышал обидное слово…

…Старуха дремала на пороге избушки…

– Там!.. – Леший перевёл дыхание. – Едут!.. Люди!.. Сороки трещали!..

– Ну и чего орёшь? Разбудил…

«…Ей, поди, опять молодой Кащей снился? Весь лес про то знает. Срамота…»

– Пусть едут, куда им деваться? Куда нам от них деваться? Вон их сколько по одиночке по сузёмам обретается… От этих нам порухи не будет. Беда от тех, кто следом придёт… Сороки – дуры, а ты, чем всю лесовину булгачить, – порядок блюди; на то тебя твой тятька здесь оставил. Вели бобрам ступу мне новую выточить, старая-то совсем развалилась… На поляне остановятся, у Перунова дуба, где ж ещё… Гроза собирается…

Глава 1. Год 960

…Гроза собиралась к вечеру; последние дни весны истомили зноем… "…В лето 6508 от сотворения мира пришед к сей реке неведомой род Ивенев, и поставил град великий …» Острый камешек царапал бересту и крошился в перстах…

…Град великий остался далеко позади, а здесь – лишь скрип колёс, ржание усталых коней среди лесов диких, неезженых, нехоженых. Где-то перешли они вброд речушку малую, а теперь блеснула из-за поворота река-безымянка широкой тёмной лентой и ушла дале, на полдень и на заход, откуда навстречу поднималась стена чёрных туч.

…Лица оплывали потом, руки устали отмахивать мошкару; под пологом темнохвойным распрягали измученных коней, хоронили скарб от дождя. Может, завтра идти искать другого приюта, но нынче здесь им пережидать ночь и непогоду…

Чистая открытая поляна полого спускалась к реке; средь поляны старый дуб растопырил корявые ветки. Века несчитанные стоял он здесь хозяином; кому расскажет, что видел, что слышал?

С жертвенным вышел старый Ивень к хозяину этой земли. Едва коснулся ветвей, небо раскололось с треском, огненная стрела пронзила дерево и человека; поток воды обрушился на землю…

…Громовержец принял жертву, гнев его прошёл; тучи ушли дальше на восход. За рекой солнце последний раз показало свой блеск, и день погас…

…На исходе короткой ночи истошный крик отогнал дрёму от старой Лады; рожала не в пору младшая её дочь Кунца; на седьмицу (неделю) поторопилась, – ни холстов белёных не подложено, ни водицы варкой. Ну да славянкам в поле рожать не диво; сколь уже новородков по обозам вякает…

…Приняв крепкого внука, старуха разогнула спину, подняла парнишку высоко, показывая всем; глянула на реку, а реки-то и не было, – текла беломолочная пена тумана…

– От-то молосна! – воскликнул кто-то…

– Я знаю, это Беловодье! Мне дедко сказывал: есть такая земля! – вылез малый Редря и получил в подзатылицу: а не суйся поперёд стариков!

…К восходу туман рассеялся, оставив белые клочья по черёмуховым берегам…

Жрец Зыза склепал себе шалашик ближе к лесу и скрылся в нём с жертвенной чёрной курицей. Вчера его не могли вытащить из-под телеги для предгрозового обряда, – это сделал за него Ивень, как старший в роду…

Зыза вообще не хотел покидать Киев; его, не спрашивая, кинули в телегу кулём. И теперь он должен сделать то, ради чего над ним тряслись весь долгий путь, для чего ему доставались первые лучшие куски и самое удобное место у огня, – он должен передать этим людям волю Богов. Он сам давно поверил, что Боги говорят его устами, какую бы лжу он не изрёк; надо лишь угадать, чего от него ждут… И вот он вылез, вытирая украдкой рот:

– Воля Богов – ставить капище Велесово на сём берегу, дымы ставить!..

…Боялся он лишь старухи Лады, вдовы Ивеневой, вечной своей поперечницы, но и она сейчас молчала. Никто не хотел спорить с божественной волей. Никто, кроме младшего сына Лады – Береста. Он пытался убедить людей, что надо идти дальше, в глубь леса; река – дорога проезжая; рано ли, поздно, здесь появятся княжьи люди.

Его никто не слушал; слишком много дней прошло с тех пор, как покинули они стольный Киев, и пошли искать нового приюта для вечных своих богов; ветрами и звёздами указали им боги путь к этому берегу, где уже не достанут их греческие попы да посланники князя.

Утром Берест исчез; явился лишь к закату другого дня. Молча свалился под телегу, проспал богатырским сном до света; а там, взяв мать и молодуху с сыном, ушёл далее, в сузёмы…

…Малый Редря, торчавший с рассвета на берегу, первый увидел и заорал, тыча пальцем в сторону реки:

– Глянь! Там плывут!

Новожилы, побросав топоры, высыпали к Молосне…

В нескольких саженях от берега чужак бросил лопастину (весло) и, ловко управляясь шестом, притабанил к берегу. Вслед за ним, прячась за его худую спину, скакнула на песок чернявая тоненькая девка.

Гость был тощ, долговяз и смугл; всё платье его, – порты и рубаха, – состояло из волчьих шкур; на голове шапкой торчала волчья башка.

– Здравы будьте, гости дорогие! – Вырей, как старший, начал речь. Не рассчитывая, что его поймут, приложил руку к сердцу, поклонился в пояс.

– Здравствуй и ты, вождь, с племенем твоим… – на чистом славянском наречии ответил гость.

– Откуда ж речь нашу ведаешь? – удивился Вырей.

– Смолень-город ходил… – чернявый махнул рукой куда-то на полдень. – Торг глядел… Не гость мы… Гость – не мы… – повторил внушительнее. – Я Иктыш, вождь; там люди мои, восоры… – кивнул за реку. – Сестра моя, Сорка, мужика надо. – сказал задумчиво и посмотрел вокруг, будто ожидая предложений.

… Бабы, не смущаясь, разглядывали девчонку:

– Глянь, у ей пчёлы на голове… И на шее жерехи (бусы) из пчёл дохлых…

Любопытная Тулька потянулась потрогать. Сорка отшатнулась, взвизгнула: «На! Жига!» – но поздно: Тулька пискнула, сунула палец в рот: живые, кусаются!

Иктыш улыбчиво щерил редкие белые зубы, поглядывая на баб.

– Ты гли, как на баб лупится; с им ухо востро держи, – толковали мужики. – насовать бы ему по вязинам (скулам)! Девку сватать привёз, что ль? Тоща больно…

Макатан осмелел, вышел вперёд:

– Слышь-ко, мир любопытствует, – чего башку волчью напялил?

– Ускул, – Иктыш показал на волчью морду. – Бог смерти и жизни. Смерть придёт, посмотрит: здесь Бог, и уйдёт. Я – вождь, носить надо. Восор человеку не молится; Перун-шперун – не надо. Волк – Бог, рыба – Бог. Пчела – мать восора. Под этим дубом родила восора. – Иктыш показал на обугленный ствол. – Святое место. Восор всегда здесь жил, сколько есть земля. Хорошее место, вам жить, восор не мешает…

– Что ж, в гостях мы тут оказались, – выслушав путаную речь пришельца, вздохнул Вырей и поскрёб затылок… – и жить нам дозволили, надо так понимать. Живи, братцы!