Анастасия Перкова - Стерегущие золото грифы

– Укок, – коротко сказал Зайсан, отвечая на немой вопрос Темира.

***

Народ высыпал из деревянных зимников, не имевших ни единого украшения или знака отличия. Люди радостно встречали вернувшихся. Мальчишки, босоногие, несмотря на холод, визжали и путались под ногами лошадей. Всадники смеялись и легонько, в шутку, охаживали ребятню плётками. Лай собак, человеческие голоса и запах дыма совсем согрели сердце Темира – здесь будет почти как дома.

Зайсан спешился и стянул Темира с коня. Он покачнулся на затёкших ногах и неуверенно посмотрел на Зайсана снизу вверх. Тот показал рукой на один из аилов и подтолкнул Темира в ту сторону. У входа в аил стояла, подбоченившись, ужасного вида старуха в чёрной шубе до пят. Видневшуюся из распахнутой шубы одежду украшали порезанные на ленты цветные лоскуты, а на груди болтались бусы из нанизанных на нитку то ли камней, то ли костей. Темир не разобрал – так всё поплыло у него перед глазами. Волосы старухи, седые и нечёсаные, были распущены сзади, а по обе стороны от лица убраны в две тонкие косы, завершающиеся бронзовыми бубенцами. В руке она держала курительную трубку.

«Пельбегень 12 12 Пельбегень – персонаж алтайских легенд, женщина-людоедка. », – подумал Темир, и его губы задрожали. Он оглянулся, ища помощи у Зайсана, но тот уже отошёл далеко, и на его шее висели две девочки – должно быть, дочери. Темир снова посмотрел на старуху: высокая угловатая фигура, косматые седые брови, глаза непонятного оттенка, тёмный цвет лица и большой нос. Темир был уверен: открой она рот – это окажется зияющая беззубая дыра. Неужели отец отдал его на съедение? Беды ли какие грозят их народу, что понадобилась помощь Шаманки-людоедки? А в уплату – царское дитя, как полагается в сказках? Неужели это и есть отцова сестра?

Каково же было изумление Темира, когда жуткое лицо озарилось материнской улыбкой. Губы раздвинулись, обнажив два ряда превосходных зубов.

– Иди, не съем! – весело крикнула она, и Темир наконец сдвинулся с места.

Женщина приоткрыла полог и втолкнула его в пятистенный зимник. В очаге тлели угли, и, когда глаза Темира привыкли к темноте, он увидел скромное жилище Старой Шаманки. Три шкуры, брошенные на пол у дальней стены. На каждой – по войлочному одеялу и по набитой сухой травой подушке. Возле правой стены – горшки, котелки и каменное блюдо на коротких ножках. Вот и всё нехитрое убранство дома, где предстояло поселиться Темиру, привыкшему к войлочным коврам с ярким орнаментом и занавесям, отделявшим спальное место каждого члена семьи.

В центре аила, у очага, сидела девочка зимы на четыре старше Темира. Она с неприятным скрежещущим звуком соскребала сажу с котла, собирая её в треснутую деревянную миску. Услышав шаги, девочка подняла глаза – большие чёрные омуты в обрамлении тёмных ресниц. Она бросила котёл так, что тот покатился со звоном, и кинулась к Темиру. Тот от неожиданности сделал шаг назад, наткнувшись на Шаманку.

– Приехал! – всплеснула руками девочка. – Устал? Замёрз? Голодный?

– Ш-ш-ш ты, сорока, – оборвала её Шаманка. – Ясное дело: уставший, замёрзший и голодный. Какой же он ещё тебе будет? А чем спрашивать – кумыса налей да хлеба дай. А ты раздевайся. Шубу у огня просуши.

Темир послушно снял шубу и несмело опустился на колени у очага, принимая из рук девочки чашу с кумысом, который она налила из большого рогового сосуда.

– О-о-о, – восхищённо протянула девочка, щупая двумя пальцами тонкую ткань его дорогой рубахи.

– Каанский сынок, что ты хотела? – усмехнулась Шаманка, скидывая шубу и подсаживаясь к детям. – Как там братец мой единственный? Вижу, не бедствует.

Темир покраснел и поджал губы.

– Ладно, – махнула рукой Шаманка. – После будем разговоры разговаривать. Зима долгая, ой, долгая. Пока ешь да ложись отдыхать. Вон, дочка уже постелила тебе.

***

Темира разбудил тихий стук. Он приподнялся на локте. Огонь очага плясал, весело потрескивая. Дочка Шаманки сидела на прежнем месте и что-то толкла пестом в той самой деревянной чашке, куда прежде собирала сажу.

– Ночь только пришла, – сказала она, заметив, что Темир не спит. – Видишь, огонь разожгли. Ночи здесь суровые, земля замерзает. Без огня никак нельзя. Ты ложись до утра.

– Раз проснулся, нужно так, – проскрипела из темноты Шаманка. – Готово у тебя?

– Готово, – кивнула Дочка Шаманки, ставя миску на утоптанный земляной пол.

Темир вытянул шею. В миске была какая-то чёрная кашица. Шаманка, кряхтя, поднялась и прошла в круг света, шаркая обутыми в войлочные чулки ногами.

– Неси что требуется, – велела она.

Дочка Шаманки отошла к стене и вернулась с тряпицей, положив её рядом с миской.

– Поди к огню, – теперь Шаманка обращалась уже к Темиру.

Он нехотя выбрался из-под тёплого одеяла и сел рядом с Шаманкой, а та уже разворачивала загадочную тряпицу. Внутри оказались несколько деревянных палочек толщиной в палец. На конце каждой торчало по острой железной игле разного размера. Металл зловеще блеснул, поймав свет.

Темир с опаской глянул на непонятные орудия, потом перевёл глаза на старуху и её дочку. У них были сосредоточенные, серьёзные лица.

– Зачем это? – к стыду, голос Темира дрогнул.

– Рубаху снимай, – Шаманка оставила его вопрос без ответа.

Вмиг ослабевшими руками Темир вытянул рубаху из штанов и снял через голову. Дочка Шаманки взяла у него одежду и, аккуратно сложив, убрала прочь. Потом бросила горсть семян на каменное блюдо с горячими углями. Взвилась струйка сизого дурманящего дыма.

– Ещё ближе сядь. Руку дай, – отрывисто приказывала Шаманка, выбирая иглу.

– Какую руку? – прошептал Темир.

– Какую сердце подскажет, та и верная.

Он робко протянул Шаманке левую. Старуха цепко схватила его за запястье и вывернула руку ладонью вверх. Закрыла глаза, покачалась немного вперёд-назад и резко, без предупреждения вонзила иглу в кожу пониже сгиба локтя. Темир дёрнулся, но не издал ни звука.

«Не плакать, не плакать, воин…», – твердил он себе, вспоминая тело каана, полностью покрытое узорами, которые Темир с упоением рассматривал, когда отец позволял.

Игла быстро и ловко ходила вверх и вниз. Кожу жгло огнем, кое-где выступили алые капли. Глаза Шаманки были пустые и страшные.

– Твой отец в прошлый раз передавал мне весть о тебе, Темир, – заговорила Шаманка потусторонним голосом, не прекращая работы. – Говорил, боится за тебя. Говорил, духи ходят за тобой, мутят разум. Говорил, сказками живешь, не видишь жизни вокруг. Блаженный ты, говорил. Дам друга тебе, защитника, иначе пропадёшь. Мал ты ещё, да ничего. Рука вырастет – поправим рисунок.

Темир никакого рисунка не видел. Там, где прошлась игла, кожа вздувалась уродливыми красными буграми. Рука онемела, и он уже ничего не чувствовал. Сидел ссутулившись и покорно ждал, когда Шаманка его отпустит. А она отложила иглу, придвинула ближе чашку с чёрным месивом, зачерпнула немного и принялась усердно втирать в руку Темира. Краска мешалась с кровью, образуя грязные потёки, похожие на талый снег, пополам с землёй бегущий весной с гор. Боль вернулась ослепляющей вспышкой, и Темир почти потерял сознание.