Салма Кальк - Хранительница его сокровищ

Лизавета не возражала – если они что дурное удумают, Сокол потом им головы поотрывает. Забралась в шатёр, принялась на ощупь упорядочивать вещи вокруг своей постели. Так себе постель, но лучше, чем на улице под кустом.

Атиллия вошла внутрь, упала на своё одеяло. Слезы лились градом, плечи тряслись. Что это ещё такое? Лизавета стряхнула сонную одурь.

– Тилечка, что случилось?

– Они сказали, что матушка умерла.

– После того, как приходили солдаты тайной службы и искали сестру, – всхлипывала Тилечка. – Когда утихло всё, брат Паоло поднялся к ней – а она уже не дышит. К ней даже не заходили, она сама… Отец, говорят, что-то против них сказал, так его просто шпагой проткнули, и всё. И двоих братьев. Паоло успел убежать, и вернулся, только когда их и след простыл, а дома вот такое. Он остался да двое младших, они в лодке прятались и всё слышали. И Камилла. Антонио сказал, что Паоло пришлось немного побить, тогда только он понял, что теперь самый старший и что всё – на нём. И они с Альдо сказали Паоло, чтобы брал всё ценное, Камиллу и самых младших – Нитту и Вито, в лодку, и вон из города. И даже не к тётке, отцовой сестре, а вообще куда-нибудь подальше. И Паоло понял, и они с Камиллой и младшими собрались и уплыли. И я теперь совсем ничего о них не узнаю. Но как же так, госпожа Элизабетта? Что мы всем им сделали-то?

Лизавета просто обняла девочку, без слов. Слов уже как-то не осталось.

– Вы не могли бы разговаривать снаружи? – злобный шёпот Крыски встряхнул и заставил собраться в кучку.

– Уважаемая госпожа Агнесса, никто не намеревался мешать вам. Извините. Но так уж сложилось, ничего не поделаешь, – и даже не оборачиваться на неё, просто чуть повысить голос.

Крыска фыркнула, выбралась из-под одеяла, встала, обулась и вышла.

– И пусть её, – Лизавета гладила Тилечку по голове.

Понимала, что тут нужно проплакаться. Пусть лучше сейчас ревёт, чем потом неделю слёзы будет глотать.

Атиллия ревела и говорила – о своей семьё, и о матери, которая всегда была к ней добра – ну, насколько это позволял отец и другие дети. Лизавета не представляла себе, как это – восемь детей, теснота, нищета. Никакой медицинской помощи, антибиотиков-жаропонижающих-обезболивающих-прививок, садиков-школ, и что там ещё бывает в её нормальном мире. И ведь даже в таких условиях приличные дети вырастают…

К слову о медицинской помощи. В нормальном мире она давно бы дала Тилечке успокоительного, и та бы уже спала. А в этой, простите, заднице что делать? И куда запропастилась Агнеска?

– Я сейчас, – сказала она Тилечке, натянула сапоги и вышла.

Снаружи было темно. Неудивительно, конечно. В стороне горел костёр, там сидели – кто-то из парней Сокола и пара служек в рясах.

Сам он возник всё равно что прямо из темноты.

– Не спится, госпожа моя?

– Вы не знаете, где Агнесса?

Он усмехнулся.

– Знаю. А она зачем вам понадобилась?

– Так ваши молодые люди расстроили мне девочку, не могли до завтра подождать! Теперь она ревёт белугой и никак не может успокоиться.

– Они были готовы всё рассказать сразу, как вернулись, это я их притормозил.

– Спасибо, конечно, но подождать до завтра было бы ещё лучше. Она мало что устала, теперь ещё и это. Надо бы успокоить, я и подумала – может, у госпожи Агнессы какое зелье есть или отвар, чтоб спать.

– Может и есть, конечно, но она сейчас вон там, – он кивнул на большой шатёр, и до утра мы её оттуда не достанем.

– Пусть там и остаётся, – злобно пробормотала Лизавета.

Входное полотно шатра зашевелилось, и показалась Аттилия. Огляделась.

– Иди-ка сюда, детка, – скомандовал Сокол.

Так скомандовал, что она послушалась. Подошла, всхлипнула.

– А чего вы тут командуете?

– Детка, пока вот он, – Сокол кивнул на большой шатёр, – спит, командую я. Да и когда проснётся, то подозреваю, только рад будет, что не нужно следить за каждой лошадью и каждым мешком. Пойдёмте-ка.

Привёл их к костру, шуганул оттуда мальчишек. От них остались раскладные стульчики – два, туда и были усажены Лизавета и Аттилия.

– Тебе Антонио про мать и остальных сказал, так? – отцепил от пояса флягу, протянул Аттилии. – Пей.

Она беспрекословно взяла, глотнула…

– Что это?

– Хороший крепкий напиток, – усмехнулся Сокол. – Поможет успокоиться и уснуть. Ничего ж не изменишь?

– Да, – вздохнула Атиллия, шмыгая носом.

– Поэтому будем помнить. А с рассветом нам подниматься и отправляться дальше.

– Я с ней даже не попрощалась.

– Так тоже бывает, – кивнул Сокол. – Я тоже не попрощался со своей матушкой. Я был далеко. И даже на Острове Мёртвых не получилось с тех пор побывать.

– На Острове Мертвых? – удивилась Лизавета.

– Остров-кладбище. Там только хоронят, и ещё там храм, – пояснила Аттилия. – Я так поняла, соседям оставили денег, чтобы они позаботились о похоронах, но вдруг они просто выбросили всех в канал, и всё?

– Думаю, позаботились, не совсем же они пропащие? – Сокол взял у девочки флягу и протянул Лизавете.

Фляга была чудо как хороша. Из лёгкого металла, с видимым в свете костра чернёным рисунком – галера под парусами, и над мачтой – птица. Лизавета сняла крышечку, понюхала – пахнет травами. Ничего крепче вина она пока здесь не пила, да и дома тоже не часто – сосуды подводили. Глотнула, зажмурилась… Да-а-а, жидкий огонь, не иначе. Внутри сразу же стало тепло.

– Что это? Где вы такое берёте? – начала спрашивать она, продышавшись.

– В данном случае – лекарство, – усмехнулся он и забрал флягу. – Берите, другого ничего нет, – он вытащил откуда-то пару персиков и дал Лизавете и Аттилии.

– Не хочу, – замотала головой девочка.

– Так я ж не спрашиваю, хочешь или нет, – сказал Сокол. – Я даю и говорю – бери и ешь.

Она швыркнула носом и взяла.

Персик был чудесный, терпкий и сочный. Лизавета персики любила, но какие ж дома персики? Только китайские. Белые и почти безвкусные. Лучше уж в компоте.

Атиллия бросила косточку в костёр и поднялась.

– Я пойду. Спасибо. Я усну, не беспокойтесь.

Сокол поманил её к себе, осмотрел, коснулся виска пальцами.

– Ступай, детка. И надейся, что дальше будет только лучше.

Сидели, молчали. Спать хотелось, но не так сильно, как час назад.

– Госпожа моя, а у вас остались дома дети? – вдруг спросил Сокол.

Она вздохнула.

– Не то, чтобы дома, но – да. Дочка. Большая уже.

– Удачно замужем?

– Да что вы все про замуж-то! Нет, учится она. В университете. И если квартиру я ей сделала, то кто будет деньги на жизнь переводить – я теперь не знаю.

– Учится, значит, – улыбнулся он. – И поможет ей в жизни это ученье?

– Должно, – пожала она плечами.

– Быстрее замуж возьмут?