Джон М. Форд - Дракон не дремлет

– Не понимаю! О чем ты? Кто… убил… моего… отца?!

– В некотором смысле, Димитрий, его убил ты.

Дими до боли стиснул зубы.

Лукиан продолжал:

– …или я. Или профессиональный отравитель из Италии. Юлий Цезарь. Солнце Галлии. Слабый кровеносный сосуд. Филипп Дука. Политологи из Александрийского университета, дабы подтвердить теорию группового поведения. Что-либо одно из этого. Все вместе.

Он шумно втянул воздух.

– А меня сгубила неспособность оценить мальчишеское рвение, и тот Дука, про которого я знал, что он самый опасный, потому что самый любимый. И ненадежный пистоль… Димитрий, ты меня когда-нибудь любил хоть немного?

Дими молчал. Теплый воздух поднимался из отдушины гипокауста [20] Гипокауст – античная система отопления, при которой под полом располагалось пустое пространство, куда попадало тепло из печи и нагревало напольные плиты, а через отдушины распределялось по всему помещению. с тихим звуком, словно от легкого ветерка.

– Я не хочу подвергаться пыткам, Димитрий. Я видел, как это бывает. И тебе лучше тоже этого избежать. Когда покончишь со мной, перережь себе вены на руках. Не поперек, а по длине. В доброй римской традиции.

Димитрий отодвинулся и поставил колено на грудь Лукиана. Тот не делал попыток вырваться. Дими глянул на лезвие кинжала, на острие, на рукоять.

Лукиан произнес спокойно:

– Тебе это удовольствия не доставит. Я слишком быстро теряю сознание.

Дими провел два быстрых косых надреза в сгибе лукиановых локтей. Египтянин кивнул, потом глаза у него закатились, голова повернулась набок. Кровь у него была жидкая, но такая же красная, как у всех.

Дими прошел через комнату туда, где лежал у открытой панели Шарль.

Они были в одинаковой одежде. Оба черноволосые. Лицо Шарля превратилось в кровавое месиво.

Димитрий стянул с пальцев перстни, бросил кинжал. Нащупал холодный и тяжелый медальон с вороном и снял шнурок через голову.

Это будет первое, на что глянет мать, если она еще жива, а если и нет, то медальон узнает Тертуллиан.

«Да, Тертуллиан, – подумал Дими. – Перс узнает ворона. Даже если Тертуллиан считает меня предателем, он не откажет брату в погребении».

Медленно, аккуратно, слушая, не приближаются ли стражи, Дими встал на колени и отдал Шарлю последнее, что у него оставалось – свое место на небесах.

Покончив с этим, он подошел к окну. Внизу мерцали огни Алезии, слияние рек серебрилось под луной. Очевидно, жители города не поднялись с оружием в руках.

«Значит, василиски спят и не увидят уходящего государя», – подумал он. Распахнул узкое окно, приглушив скрип занавеской, выпрыгнул наружу и затворил раму. Затем двинулся вниз по склону, к городу.

Он знал, где найти лошадь, которой не хватятся до утра. И знал человека в Труа, который нанимает солдат для войны в чужих странах, не задавая лишних вопросов.

Кроме этого он не знал ничего, только, что ему очень холодно.

Цинтия Риччи была не очень пьяна, но, вероятно, пьянее, чем позволительно врачу в присутствии больного. Особенно если больной – самый могущественный властитель в Италии, а врач и ее отец-врач советуют ему воздерживаться от красного вина.

Впрочем, Лоренцо де Медичи, il Magnifico [21] Великолепный ( ит .). , глава банка Медичи и неофициальный правитель Флорентийской республики, уже вряд ли мог заметить, что кто-нибудь пьян. Как и все остальные на вилле Кареджи. Ибо сегодня был последний день лета; завтра мессер Лоренцо и все спутники на его орбите вернутся во флорентийский дворец Медичи. А там придется чуть-чуть больше заниматься делами между пением, танцами, поэзией, философией и вином. Чуть-чуть.

Пол был вымощен белыми и черными плитами в шахматном порядке – Лоренцо любил шахматы. Стены украшали ребристые полуколонны и фриз с музами и сатирами под сводчатым потолком. Бесчисленные свечи – на столе, в стенных канделябрах, в хрустальных люстрах – превращали полночь в ясный день. Двери были распахнуты в ботанический сад Лоренцо – осенние цветы распускались, летние увядали, их запахи сливались в изумительный аромат.

Ночной воздух был необычно свеж, и гости надели самые теплые парчовые и бархатные одеяния – к молчаливой досаде слуг, которым предстояло заново упаковывать все это к отъезду.

Мессер Лоренцо, впрочем, знал, как исправить досадную неприятность. На вертел насадили еще одного барашка, выкатили еще несколько бочонков, и вскоре гостям стало все равно, в сундуках их одежда или на полу (или на каком именно мягком месте, сказал Луиджи Пульчи в импровизированном стихе).

Мессер Пульчи сегодня сиял золотом: бархатный медового цвета дублет, желтые чулки, золоченое кружево на рубахе, золотое ожерелье с топазами. Рядом с ним сидела Лукреция де Медичи, вдовая мать Лоренцо, в багровом и коричневом с огненными опалами в золотистых волосах, и делала вид, будто скандализована поэмой, которую декламировал Пульчи, в то время как сама следила за текстом по книге у нее на коленях. Первые экземпляры нового творения Пульчи, отпечатанного во Флоренции, доставил в Кареджи нарочный; чрезвычайно дорогая пересылка для книжицы, которая продавалась по всей Флоренции за несколько сольдо. Лоренцо презентовал книги сочинителю с большой торжественностью, напомнив, что condotta [22] ( здесь ) Контракт ( ит .). на издание гарантирует пятнадцать авторских экземпляров и что ни один Медичи никогда не забывал про малейший пункт договора.

Джулиано, брат Лоренцо, сидел с Гвидобальдо да Монтефельтро; они обсуждали турниры, любовниц и огнестрельное оружие, в произвольной последовательности перескакивая с одного на другое. Джулиано был в шахматном лазурно-алом дублете с золотым английским львом на красном фоне слева, где сердце. Дублет подарил ему английский король Эдуард IV, занявший престол силой оружия и денег из банка Медичи.

Отец Гвидобальдо, Федериго, герцог Урбинский, был одним из лучших итальянских кондотьеров наряду с Франческо Сфорцой и невероятным англичанином Джоном Хоквудом. (Разумеется, невежливо было бы привести это сравнение при младшем Монтефельтро; точно так же Джулиано не надевал дублет с геральдической французской лазурью, если Медичи принимали у себя вечного изгнанника, короля Франции Людовика.) На Гвидобальдо был шелковый дублет, крашенный в технике alessandro – синий с металлическим отливом, усаженный серебряными бляшками, придающими ему поразительное сходство с ламеллярным доспехом.

Кто-то тронул Цинтию за плечо. Рядом с ней, держа кувшин с вином, стоял Марсилио Фичино. Фичино был в длинном белом одеянии; он переводил Платона на латынь для деда Лоренцо и на тосканский для самого Лоренцо, поэтому любил одеваться (по собственным словам) «немного как мессер Платон, немного как жрец» – жрецом он, правда, недолгое время был, – «но в достаточной мере по-флорентийски, чтобы спокойно ходить по улице». Росту он был едва пять футов, очень худой, с большим крючковатым носом; его глаза всегда сверкали весельем, но смотрели отрешенно, иногда очень отрешенно, поскольку Фичино посещали видения Платона, и Граций, и еще более странных сущностей, и он был убежден, что его душа по временам покидает тело.