Уна Харт - Когда запоют мертвецы

Девочка несколько раз повторила про себя все, что рассказал ей Гисли, чтобы не забыть ни одной мелочи, а затем расспросила рыбаков – вдруг кто-нибудь из них встречался со скельяскримсли. Никто в такой встрече не признался, зато один парень заявил, что покрыт он вовсе не ракушками, как может показаться, а плотной чешуей, подобно рыбам. Если верить слухам, появление этих тварей предвещает шторм.

– Что ты все таскаешься и таскаешься к морю? – как-то раз спросила Кристин, когда они набирали воду из источника для ужина и мытья. Дорога до дома была совсем короткой, но девочки как могли оттягивали возвращение к работе. Диса помнила, что прошлой зимой Кристин могла поднять только половинку ведра, а в этом у нее легко хватало сил нести сразу два. Варежки сестра не любила, так что кожа кистей покраснела и съежилась от холодной воды.

– Я нашла чудище, – поделилась Диса. – Оно вышло ко мне из воды, и теперь я его госпожа. Могу приказать ему что угодно. Если захочу, оно натаскает мне столько рыбы, что можно будет кормиться до кукушечьего месяца [5] Первый месяц лета, он же называется «харпа». Длится с середины апреля по май. .

Она хотела добавить, что по ее указке чудище пойдет и сожрет преподобного Свейнна так, что даже косточки не останется, но что-то ее остановило. Кристин хотела ответить – должно быть, собиралась посмеяться над сестрой, – но Диса остановила ее резким движением руки. Рядом кто-то был: за ближайшим домом хрустнул снег.

Заглянув за угол, девочки нашли лишь чьи-то глубокие следы. Раздраженная тем, что их подслушали, Диса не стала отвечать на расспросы Кристин, а когда та принялась насмехаться, с такой силой дернула ее за волосы, что сестра выронила ведро. Младшая в долгу не осталась, и домой они вернулись красные, злые и мокрые.

Дисе недолго пришлось гадать,кто подслушал ее возле источника. Она нутром чуяла, что сделать это мог лишь недруг. Батраки только похихикали бы над детским бахвальством, Гисли и Бьёрн потребовали бы закончить историю, а матушка не стала бы слушать, о чем болтают дети, – можно подумать, у нее других забот нет!

Поэтому, когда после ужина явился преподобный Свейнн, Диса почти не удивилась. До Рождества оставалась всего неделя, и работать приходилось вдвое быстрее. При виде пастора мать поджала губы. Если бы она могла говорить открыто, то сказала бы: «Идите к себе домой, преподобный Свейнн, мы тут заняты делом, не до ваших молитв», но Диса уже не раз убеждалась, что люди, став взрослыми, лишаются своего голоса. Когда именно это происходило, она не знала: может, сразу после конфирмации или после замужества, рождения первенца или иной вехи, о которой Диса еще не знала. Но рано или поздно такое происходило со всеми, и она надеялась лишь, что ей самой удастся перепрыгнуть этот момент.

Диса старалась сделать вид, что полностью погружена в работу, когда мышиные глазки уставились на нее. Пастор сделал пару шагов и остановился перед ней, а затем сцепил толстые пальцы и спросил заунывным голосом:

– Знаешь ли ты, Хельга Тейтсдоттир, что мне сегодня удалось услышать?

Матушка тихо вздохнула:

– Не знаю, преподобный Свейнн. Мои дочери что-то болтали?

– «Болтали»? Я бы так не сказал. – Говорил пастор до того медленно, что Дисе захотелось пнуть его по коленке, чтобы поторопить. – Сегодня после обеда я отправился к источнику, чтобы набрать воды, и своими ушами слышал, как твоя дочь Тоурдис хвастается, будто бы приручила морское чудище!

Лицо Дисы вспыхнуло. Она перестала притворяться, что занята работой, и, отложив вязание, подняла глаза. Взгляды их встретились. Хотя девочка точно знала, как сильно ненавидит ее преподобный Свейнн, его лицо она прочесть не могла. Если смотреть снизу вверх, пастор со своими обвислыми щеками, жидкой бороденкой и черными провалами ноздрей сам напоминал чудовище.

Хельга, явно не зная, что ответить, тоже подошла к дочери и растерянно переводила взгляд с нее на пастора.

– Преподобный, да мало ли какую чушь девчонка может молоть! Неужто мы будем обращать внимание на детскую болтовню?

Пастор зыркнул на нее грозно:

– Откуда тебе знать, что в ее словах нет правды?

Этот вопрос поставил Хельгу в тупик. Не может же преподобный Свейнн говорить всерьез! Разве он верит словам одиннадцатилетней девчонки?

– Ты знаешь, в какое опасное время мы живем, Хельга! Дьявол рыщет повсюду. В моем приходе нет места богохульству и лжи! Сегодня твоя дочь во весь голос заявляет, что она приручила чудище из моря, а завтра наведет порчу на соседей?

– Не во весь голос! – крикнула Диса, сжав кулаки. – Я говорила Кристин, а вы подслушивали!

Ее трясло от ярости и несправедливости. Она злилась не столько на священника, сколько на бесхребетную мать, которая не защищала ее. Может, дело вовсе не в том, что та не могла слова поперек сказать мерзкому пастору, а в том, что никогда не сделает этого ради Дисы? Будь тут Бьёрн или Гисли, они бы точно встали на ее сторону, не позволили бы какому-то вонючему жирдяю возводить на нее напраслину. Как будто услышав мысли дочери, Хельга рявкнула:

– Заткнись, Диса! Немедленно извинись перед преподобным!

– Мне не за что извиняться! Он подслушивал!

Когда пастор наклонился и лицо его приблизилось к ее лицу, девочке пришлось обхватить руками колени, чтобы не позволить себе вонзить ногти в эти дряблые щеки. Ненависть к пастору жгла ей внутренности, а его немигающий взгляд так и подмывал плюнуть в надежде, что слюна ее окажется не менее ядовитой, чем у скельяскримсли. Когда он зашипел ей в лицо, слов Диса почти не разобрала, так шумела кровь у нее в ушах.

– Что ты знаешь, Тоурдис Маркусдоттир, о грехах, которые приведут тебя на костер? Нравится позорить семью и распускать язык? А гореть живьем тебе понравится?

«Это ты будешь гореть», – собиралась сказать Диса, но ей помешали.

– Что тут происходит? – спросил Бьёрн. Он только что вернулся из загона и принес с собой запах мокрой шерсти и снега. На его шапке поблескивали в свете ламп снежинки, быстро превращаясь в капли. У ног крутился мохнатый пес, вывалив язык и насторожившись от тона хозяина.

– Я ухожу, Хельга. – Пастор выпрямился, и Диса услышала, как хребет его при этом движении хрустнул. – Если ты не высечешь эту девку за все, что она натворила, я не хочу больше видеть тебя в церкви, слышишь? Приход сможет жить без тебя. Сможешь ли ты без него?

С этими словами он покинул их дом.

Бьёрн долго смотрел ему вслед, пока мать сиплым голосом не велела закрыть дверь. Стоило ему это сделать, как Хельга рывком схватила Дису за шкирку и выволокла из бадстовы. Она злилась, и ей требовалось немедленно выплеснуть эту злость хоть на кого-то. Дисе было знакомо подобное чувство слепой беспомощной ярости, такой сильной, что, если ты не позволишь ей вырваться наружу, придется что-нибудь сделать с самой собой.