Татьяна Иванько - Золото. Том 1

Авилла знала, что я был наследником до её появления, знала, что меня даже из царских покоев переселили, чтобы освободить их для неё, и, будто бы нарочно, чтобы злить меня ещё сильнее, она всегда старалась вести себя со мной так, будто я её полноправный старший брат, а не бесправный ублюдок её отца, которого он вышвырнул как чесоточного щенка за дверь…

Именно это и помогло мне, её уверенность, что она виновата передо мной уже своим существованием. Она всегда искала как бы сделать так, чтобы я не чувствовал своих потерь, жалела меня, дьявол её возьми! Она, сопля, жалела меня, взрослого мужчину!

Но я не пожалел её. Я использовал её отношение. Её готовность выполнить любое моё желание, это было её слабостью, её любовь ко мне и то, что она считала меня своим братом, а значит, доверяла безоговорочно.

Поэтому я смог уговорить её сделать то, что и выбросило её не только из царского терема, но и из жизни царя, нашего отца, из жизни всего нашего царства.

Нет, я не был тогда ещё полным чудовищем и не жил с ней. Вполне достаточно было того, чтобы мой отец, царь, возлагавший на эту девчонку будущую судьбу царства, чтобы он убедился, что она недостойна трона, потому что она блудница. Грязная кровосмесительная блудница. Картина, которая предстала его глазам, была настолько красноречива, что оценить как то её иначе у царя Светояра не было возможности.

Вставая с ложа в ту ночь, я не смотрел на Авиллу. И, не потому что спешил сбежать на поджидавшем меня корабле, не потому что боялся неминуемой смерти, промедли я хотя бы несколько мгновений. Нет, я боялся почувствовать жалость к ней. Запомнить её взгляд. Запомнить её, ещё ребёнка, который подчинился мне, считая невинной игрой то, что я делал с ней, запомнить такой, обнажённой, удивлённой и растерянной. Такой, выброшенной внезапно из гнезда.

Я предполагал, что с ней будет. Именно этого я и хотел, но добившись, ужаснулся…

Я бежал по тёмным улицам к пристани, слыша, как просыпается город за моей спиной, как факелы множатся, растекаясь по улицам, похожие на огненную реку, ещё немного и затопит меня и поглотит. Навсегда, так, чтобы никто никогда не вспомнил даже моего имени.

И всё же, убегая, я продолжал чувствовать, как сжалось и никак не может расслабиться и спокойно биться моё сердце. Как бы я ни был озлоблен и жесток, я ни разу в жизни не обижал детей. Авилла была ребёнком, она была моей сестрой…

И даже, когда наш корабль отчалил от пристани, а преследовать меня никто не смог бы, потому что мы испортили все корабли, стоявшие на приколе, даже тогда, и после, когда мы много дней плыли и плыли уже не преследуемые никем посреди ледяной океанской пустыни, я всё же не мог избавиться от мыслей о том, что я сделал.

Не только потому, что я навсегда стал изгоем, проклинаемым в моей семье, потерял навсегда семью и родину, но и потому, что раньше я никогда не был злодеем. Теперь я им стал.

Это оказалось тяжелее, чем я думал. Вернее сказать, когда я задумывал всё, я не мог даже предположить, как мучительно будет преуспеть в моём предприятии. Я много думал о том, что будет, если я не смогу осуществить то, что задумал, как и что я буду делать в этом случае. Но я ни разу не подумал о том, что будет, если всё получится. Я не подумал ни о чём, кроме путей к отступлению, потому что быть казнённым за то, что совратил девушку, тем более сводную сестру, в мои планы не входило. А вот, что я буду чувствовать в случае удачи, я не думал.

Планируя всё, я злорадно представлял, как будет страдать она, моя жертва, но я не предполагал, что будет после со мной. Оказалось не так-то просто стать мерзавцем. Не в чужих глазах. В своей душе.

Но мог бы я поступить иначе? Мог я не отомстить, в первую очередь отцу за то, что он в одночасье отказался от меня, как от наследника, подчеркнув моё низкое происхождение? Мог не показать ему, что его законная дочь, его царевна, не только не лучше, а в сто раз ниже и грязнее меня! Ведь женщину судят строже, и карают страшнее. Что такое казнь, которая угрожала мне, по сравнению с тем, что ожидало её…

Пока размышляешь об этом, всё кажется правильно и красиво. Но когда всё сделано, куда девается красота и правильность? Я не знаю, что именно сделали с Авиллой, но зная нрав нашего отца, легко предположить, что его сердце не смягчится. И всё же… он мог бы… он мог бы…

Он мог бы, это в его власти, он мог бы, лишив Авиллу права наследования, просто выдать её замуж и отправить в какой-нибудь дальний город. Или не выдавать замуж и позволить скрытно жить где-нибудь, в окружении верных людей.

Но я знал нашего отца. И так, как он не смягчился бы ко мне, он не смягчился, конечно, и к Авилле… Мне не хотелось думать об этом. Я измучился, стараясь не думать об этом. К концу пути, когда мы почти дошли до далёких берегов, куда я стремился, чтобы там найти себе новую родину и новую семью, я уже сожалел о том, что оставил Авиллу нетронутой, лучше бы я и правда сделал с ней то, что все думают, я сделал, чем она досталась кому-то, кто мог быть с ней груб и жесток, кто… Ведь она может умереть только от того, что… Она слабая и нежная, она, конечно, погибнет, если её отправят быть шлюхой… Лучше бы я убил её.

А ещё лучше, стал бы советчиком и помощником при ней. Она была бы царицей, но правила бы моим умом. Это было тем более вероятно, что мужем Авиллы должен был стать Белогор-кудесник, друг моего детства, с кем я рос и был близок, настолько, насколько я вообще мог быть с кем-либо близок. Только одно я скрывал от него, то, что я затевал против его наречённой невесты, а значит и против него. Стань они следующими царями Великого Севера, я был бы первым среди первых.

Я не был бы только царём. Но меньше от того была бы моя власть, о которой я так мечтал?.. Почему злоба во мне оказалась сильнее хитрости?

Как я жалел о том, что натворил! О том, что ничего нельзя повернуть назад. Ничего сделанного не исправить. Но терзаться вечно невозможно. Переболев угрызениями и сожалениями как морской болезнью, я сходил на берег уже освобождённым человеком. Не от мук совести. Мне стало легко от сознания, что совести у меня нет.

Спускаясь по сходням на берег, я оставил все муки, всё, что изводило меня, на этом корабле, который был последним, что связывало меня с покинутой родиной и начать жить заново. С новым именем, новой судьбой…

В новой стране я остался недолго, не больше года. В последующие несколько лет я переезжал и переплывал из страны в страну, пока не добрался до берегов внутреннего моря, земель сколотов, обладателей несметных богатств, воинственных и решительных, к тому же родственных мне по крови. Я остался с ними.

Мне нравятся эти люди. Их весёлый и в чём-то бесшабашный нрав, радушие и добродушие, которых я не встретил больше нигде, лёгкость на подъём, жажда справедливости даже в мелочах, непримиримость к врагам, преданность дружбе и однажды данному слову.