Геннадий Бурлаков - Святой и грешный. Цикл «Отшельники». Том 1

– Мужик, я допью твоё пойло, – протянул руку к моему столу какой-то пьяный одноглазый бородач. Даже не спросил разрешения, – просто произнёс вслух свои неоспоримые намерения. Позволить выпить своё пойло, – это почти признать себя подстилкой под задницей проститутки в дешёвом борделе. Практически пылью, грязью под ногами. Пришлось слегка стукнуть по бицепсу протянутой руки, и его рука повисла плетью. Внимание заинтересованных по сторонам усилилось с нецензурным рёвом боли одноглазого. – Сука! Он мне руку сломал!

Ну, не сломал, конечно, но на несколько дней ему придётся тянуться к стакану или тарелке левой рукой. Сам виноват. За соседними столиками обернулись различные личности, готовые включить форсаж как в мою сторону, так и к дверям этого дешёвого салуна.

Я пытался найти себе команду и на верфи, и на площади у городской ратуши, и в молельных домах. От меня шарахались все, кто слышал мой голос. Видимо мой разговорный язык был слишком примечателен своим выговором, и на столько отличался от общепринятого наречия, что вызывал отторжение. Потому я стал шляться по местным барам и тавернам, присматриваться к окружающим и стараться притереться в произношении слов и выражений у местных аборигенов.

– Пошёл вон отсюда, – громко ответил я бородатому, однако это вызвало какое-то недовольство сидящих за столиком. Они уже поставили свои кружки и стаканы и с нетерпением ждали развития событий. Но я был ещё не на столько пьян, чтобы не контролировать ситуацию. К тому же я сам хотел «развлечься». – Я тебя не приглашал к столу.

– А меня никто не вправе пригласить или не пригласить, – заревел здоровяк. – Я сам сажусь туда, где мне приглянулось. И мне насрать, нравится это кому-то или не нравится.

– Видимо, мне придётся поучить тебя правилам поведения в обществе, – ухмыльнулся я ему в лицо. Тот стоял передо мной, держа левой рукой правый локоть, который не хотел его слушаться. Я же сказал, что это продлится до недели, – вот и продлится. – А за одно и проучить тебя как следует. Чтоб ко мне за столик уже никогда не садился.

Здоровяк ухмыльнулся и всем весом грохнулся на табурет около моего стола. Типа занять место. Но я отреагировал быстрее, – и выбил табурет перед самой его задницей, когда она уже разогналась в своём движении до максимума. Табурет ударился о соседний стол и на нем от удара зазвенели кружки. А мой страстный оппонент со всей силой грохнулся об пол и выпучил на меня глаза.

– Но если ты планировал лезть под стол и лизать мне сапоги, – продолжил я, – То я извиню тебя и разрешу обработать мои сапоги и пол под моим столом этим языком.

Рёв разъярённого медведя был бы ласковой пастушьей песней, если бы можно было сравнить с ним то, что извергло горло здоровяка. Он схватил здоровой рукой другой табурет за ножку и кинул его в меня. Промахнулся!… Табурет отлетел мне за спину и скинул с пары столиков стоящие там напитки. К тому же зацепил несколько сидевших за столиками завсегдатаев. Они поднялись. В их глазах горел огонь мщения и желания размяться от длительного сидения за столом. Надо предоставить им такую возможность.

Я заметил, что в это время к моему столику посреди бара от дверей салуна направилась высокая фигура в длинном чёрном одеянии и капюшоне, сильно закрывающем лицо. Монах? Фигура по дороге остановилась перед бородатым и пнула его носком обуви.

– Что, Билли, наконец-то тебя свалили с ног? Давай и мои сапоги оближешь до блеска.

Это стало последней каплей, перевесившей терпение и Билли, и публики. С воем и криками мужики различной «конструкции и покрытия» рванулись к нам, а Билли сумел вскочить на ноги одним прыжком и, схватив с соседнего столика бутылку здоровой рукой, кинулся на меня. Я думал, что мне придётся ещё и помогать выбраться из питейного зала этому хрупкому на вид монаху со странным юношеским голосом, и оглянулся вокруг себя, чтобы окончательно оценить обстановку. Когда я уже обвёл взглядом окружение, то понял, что монах уже стоял около меня спиной ко мне. Ну, что ж, так тоже неплохо, хоть на какое-то время со спины никто не зайдёт.

Взмах рукой, и летевший ко мне рыжебородый молодчик взлетел в воздух от удара в челюсть снизу. Хук справа в бритоголового хрыча в шляпе с большими полями, – и он тоже решил отдохнуть, с размаху приземлившись спиной на один из ближайших столиков. Третьему пришлось дать подножку и добить его, уже падающего, ударом ребра ладони по шее. Бросившегося на меня толстого в широких брюках пришлось ударить двумя руками по ушам, и тот скрутился от боли уже у меня под ногами. Кого я ударил костяшками в горло память уже не зафиксировала.

Я только теперь заметил, что со спины мне только чужое дыхание и слышалось, да и то прерывистое. Я быстро оглянулся и разглядел, что четверо разномастных драчунов уже лежали на полу под ногами монаха, который даже не открыл лица, но и не сдвинулся в сторону от моей спины. Если я действовал под действием лёгкого ускорения, то он-то такой возможности не имел, но за то явно имел навыки рукопашного боя. И неплохие навыки.

Переведя стремительное поступательное движение следующего атакующего завсегдатая в движение летящего болида в сторону стойки я крикнул:

– Как дела, чернорясый?

– Нормально. Уходить отсюда будем сейчас, или по окончании представления?

– А как ты предпочитаешь?

– Я разомнусь ещё, но не знаю, сколько ты сможешь продержаться.

Новый «прохожий» с рёвом пролетел мимо меня, уже поддатый ногой святого отца и влетел в игровой аппарат головой. Аппарат сочно звякнул, переключил от удара сразу несколько мелодий и заиграл что-то типа «А кукарача, а кукарача…».

– Да и я не знаю, какая у тебя боевая подготовка. Ты откуда такой?

– В монастыре школа была. Монахи тренировались слегка, баловались. Как ты думаешь, нам помощь нужна?

– Зависит от того, сколько у нас времени есть в запасе. Я никуда не тороплюсь.

– Но ты и не забывай, что от соседних таверн к нам направляются уже новые зрители и потенциальные участники, пожелавшие надрать задницу новичку, т. е. тебе.

– Тогда давай выбираться отсюда. Кто первый выходит?

Но служитель культа вдруг свистнул каким-то залихватским, я бы даже сказал «хулиганским» посвистом, и в дверь салуна вошли ещё три монаха с наглухо закрытыми лицами. На лестнице на второй этаж вылетела дверь и, разбив перила лестницы, упала на официанта, выбив из его руки графин, и открыв вид на ещё троих в чёрных рясах «без лиц». Со свода зала (откуда они там взялись?) мягко кошачьими движениями в разных местах зала приземлились ещё две тройки в развивающихся чёрных балахонах фигур и завертелись волчком, перемешивая между собой различные фигуры вокруг себя.