Алексей Колмогоров - Спасение Романовых

Татьяна! Последний тамбур последнего вагона – она это знала. Неужели ко мне пришла?

На Корабле Великая Княжна Татьяна Николавна едва удостаивала насмешливым взглядом юнгу, бегавшего с ее младшей сестрой.

Моя подростковая фантазия: будто бы эта гордячка оказывалась не родной дочерью Царя, а приемной. Тайна открывалась внезапно, что лишало ее царственных привилегий, она становилась простой девушкой и ей уже не нужно было выходить замуж непременно за принца. Я совершал подвиг ради нее и… – я не смел довести свои мечты до счастливого финала. И вот фантазии сбылись самым невероятным образом: Государь отрекся от престола, новые власти распорядились именовать его гражданином Романовым. И Великая Княжна Татьяна Николаевна – теперь просто Таня Романова – стояла рядом со мной в тамбуре вагона. Неужели Российская Империя погибла во исполнение моих мальчишеских грез? Тысячелетнее Царство вверглось в кровавый хаос, потому что я мечтал о Царевне! Господи прости, не этого я хотел.

Я помнил Татьяну девочкой, но и тогда уже она сияла царственно. Ее сияние не отменить постановлением какого-то совета каких-то депутатов.

– Трупп ужасно храпит за стенкой. А иногда они храпят на пару с Харитоновым. Я не могу заснуть, – Татьяна улыбнулась.

– Это неприятно, должно быть.

– Ужасно. А вы? Вам удобно в купе?

– Еще бы! Первый раз еду в первом классе.

– В самом деле? А мы много ездили на поезде, на нашем… Владивосток… Вы там бывали?

– Не приходилось.

– Я теперь вижу столько новых мест! Сижу у окна и смотрю… – она говорила со мной, как со старым другом. Волшебство. – Наверно, я их никогда бы не увидела, если бы не все это… несчастье…

– Да, вероятно.

Мы смотрели на пустой перрон.

– Вы стали таким бравым военным.

Я промолчал – не посетил меня ответ, достойный бравого военного.

– Когда мы с вами виделись в последний раз? – она сощурила рысьи глаза, всматриваясь в прошлое.

– Шестого июня 1914 года в 15.30 по полудни на рейде Кронштадта, – сказал я.

– Как вы помните так точно?!

– Помню. Потому что вы тогда в последний раз покинули яхту и больше не вернулись.

– Ах, да. Я тоже помню. Мы сошли на катер – и в Петергоф… Никто не знал тогда, что больше мы нашей яхты не увидим. Так, значит, мы виделись в тот день?

– Вряд ли можно сказать, что мы виделись. Потому что я видел вас, а вы меня – нет. Я начищал поручни на верхней палубе, а вы спускались по трапу на катер в кремовом платье с широкими рукавами и круглой соломенной шляпке.

Все Сестры были в кремовых платьях и соломенных шляпах. Не было построения команды, оркестра, как при отбытии по окончании летнего сезона. Никто не сомневался, что через несколько дней Семья вернется и мы пойдем в Финляндию…

– Длинное лето четырнадцатого года. Тогда еще не воевали с Германией… – почти прошептала Татьяна.

В тот день еще не воевали, но через несколько дней – война. Я повзрослел, рухнула Империя – а все тянется война. Доживу ли до победы? И чьей победы?

– Последний год на яхте я вас, кажется, и не видела.

– Вырос и стал невидимкой.

Татьяна все поглядывала на меня, будто укалывала булавкой. Я улыбнулся ей откровенно, дерзко.

– Счастлив снова служить Вашему Высочеству!

– И я рада… – сказала она почти нежно.

Черт возьми! Да она смутилась! Задиристое высокомерие странным образом сочеталось в ней с застенчивостью. Это от матери. Татьяна более всех сестер походила на Государыню. Что за чудо эта Принцесса! Счастье – просто поболтать с ней! Об этом я мечтал мальчишкой. Мечтал – и вот… Прикосновение ее ладони к моему затылку…

Вдруг я увидел на тропе за насыпью бородатого мужика в черном кафтане, который остановился против вагона и шарил глазами по окнам.

– Ваше высочество – отойдите от окна! – это прозвучало довольно резко.

– Да разве можно меня здесь разглядеть?

Бородач уже прямо смотрел на наше окно.

– Ваше Высочество!

Татьяна отошла от окна, глянула насмешливо.

– Теперь вы мной повелеваете, юнга? Мечтали об этом?

Ушла в вагон. Я снова посмотрел в окно и никого не увидел. Но вот мужик снова возник за кустом и уставился прямо на меня. И я тоже вглядывался в него, и с каждым мгновением во мне росла уверенность, что этот мужик здесь не спроста. Что он враг.

Я открыл дверь тамбура

– Эй! В чем дело? Проходи!

Он пристально смотрел на меня, и не двигается с места – высокого роста, длинные волосы, спутанная борода. Кто это? Что за наваждение?

Я спускаюсь по ступенькам на насыпь, иду к нему, как во сне. Он разглядывает меня невозмутимо, будто животное – олень, или волк. И как животное внезапно отворачивается и уходит по тропе вдоль насыпи среди кустов.

– Эй! Стой! Стой тебе говорят! – слышу я свой голос.

Он уходит, иду за ним. Я уже знаю, кто это – но это невозможно. Он снова останавливается и смотрит на меня. Я не могу вымолвить ни слова. Он делает шаг в сторону с тропы и исчезает среди деревьев. Преследовать его? Нет. Нельзя уходить от состава.

Словно контуженный, на ватных ногах пошел я обратно к вагону, и, к ужасу своему, увидел Татьяну у насыпи. Она прогуливалась со своим бульдогом Ортипо на поводке, будто по аллее Царкскосельского парка.

– Ваше высочество!

Бежал и видел, что по перрону к ней приближался тип в черном костюме и котелке. Он смотрел на Татьяну, вглядывался, и явно узнавал ее. Он был уже близко.

Подбежав, я схватил Ее Высочество под руку и буквально поволок в вагон.

– Что!? Что вы себе позволяете! – возмутилась она.

Отбросив всякий политес, я затащил ее в наш тамбур. И закинул туда же бульдога

– Это что такое! – она вырвала свой локоть из моих рук.

Я невольно притиснул Татьяну к стене, отодвигая от окна. Ее лицо было близко – на расстоянии дыхания: серо-голубые глаза и бледная прохладная кожа – ее я, конечно, не касался, и все же ощущал… Татьяна оттолкнула меня.

– Оставьте!

– Он смотрел на вас! Он узнал вас!

– Кто?

– Этот черный котелок.

– Не может быть!

Она потирала локоть после моей хватки.

– Вы сделали мне больно!

– Прошу прощения, Ваше Высочество! – сказал я не слишком любезно.

Она зло сощурила рысьи глаза и ушла с собакой в вагон. Я выглянул из открытого окна. Черный котелок уходил вдоль состава. Остановившись у третьего от нас вагона, он оглянулся. Я отпрянул – наверняка он заметил это.

Впервые я разозлился на Татьяну. И в то же время ощущал мучительную неловкость от того, что, кажется, перешел всякие границы. А-ну как этот Котелок вовсе и не разглядывал Татьяну, а мне просто померещилось?