Александр Минин - Древняя буря

Хотелось бы рассказать о своей безрассудной храбрости и несгибаемой воле, но сделанное мною, скорее профессиональная привычка художника, желающего запечатлеть главное в образе. Я поднял голову и посмотрел монстру в глаза.

Мое детство прошло в не самых благополучных районах, меня избивали, пару раз резали и один раз даже угрожали пистолетом, предлагая выбрать между пулей и прыжком с моста. Я много раз испытывал страх и, увидев тогда оружие впервые так близко, да еще и направленным на себя, я испугался снова. И прыгнул. Пока холодная и мутная поверхность Фокс Ривер неслась мне навстречу, я испугался гораздо сильнее. Но настоящий ужас я узнал, когда безуспешно пытался выплыть, ощущая, как кончаются силы. Холодная вода сковывала меня все сильнее, руки и ноги попросту отказывались двигаться, легкие разрывались… Я выплыл. И больше месяца не мог спокойно смотреть на текущую воду. И считал, что по прошествии многих лет, я забыл об этом ужасе. Но сейчас ужас вернулся. Ужас лишал меня сил, воли к сопротивлению и даже желания бежать. Он стоял передо мной на мощных изогнутых лапах и смотрел на меня красно-оранжевыми глазами с булавочной головкой зрачка. Этот пылающий взгляд не был примитивно звериным. За ним читался все тот же разум, но разум испытывающий ярость, голод и, уж не знаю, как я это понял, бесконечное равнодушие к моей дальнейшей судьбе.

Удачно оказавшийся сзади бампер внедорожника не дал мне плюхнуться на асфальт – ноги не держали. Со скоростью, невозможной настолько, что выпадал из поля зрения, фиксируясь хоть как-то лишь во время остановок или поворотов, монстр рванул в сторону людей в черном, которые за это время успели сделать лишь по паре шагов. В десятке ярдов от них он вдруг приостановился и дал себя разглядеть. Мне была видна лишь спина, бугрящаяся чудовищными мускулами, вздыбленная рыжеватая шерсть да жесткий, по-волчьи негнущийся хвост. Вид этой пушистой и совсем не монстрячьей детали экстерьера настолько не вязался с большим Ужасом, что я как-то внезапно успокоился. Потер побаливающую руку и даже попытался встать.

А вот у ребят с оружием явно наступила «черная полоса» в жизни. Большинство свернулись на мостовой в позе эмбриона и не подавали признаков жизни. Один лежал, подвывая и схватившись за голову. Но быстро затих. А шедший в центре с самой большой и блестящей пушкой, оказался крепким орешком. Уже стоя на коленях, он поднял дрожащими руками свой хромированный «фрейдган» и попытался навести его на оживший ночной кошмар. Монстр сорвался с места, в паре ярдов от меня что-то сильно ударилось о стену и все закончилось. Неудавшийся стрелок сползал по стенке, явно потеряв сознание, а неподалеку от меня валялся его пистолет, припорошенный кирпичной крошкой. Свежая выбоина в кладке довершала картину.

– Ты!! – Видимо мое состояние было близким к боксерскому «грогги» – заторможенность, «туннельное зрение», подгибающиеся ноги, иначе чем объяснить то, что Логан стоял в нескольких шагах от меня, и я совершенно не заметил его возвращения. Выглядел он совершенно по-человечески и столь же опрятно, как и в момент нашего знакомства. Первой мыслью было – привиделось. Головой стукнулся. Но голова не болела. Болел локоть. И слишком много странностей на одно несчастное утро. Много необъяснимого и необъясненного. При этом, несмотря на увлечение комиксами и написание графических романов, я естественно не верил никогда во всю эту мистику. Но была одна вещь, в которую я бы поверил еще меньше – в то, что ВСЕ, случившееся со мной сегодня или «имеет разумное объяснение» или, что я «просто» сошел с ума. Художник или писатель, неважно, я должен был видеть мир настоящим, со всеми его красотами и ужасами, даже если я еще вчера не подозревал бы об их существовании. В особенности, если не подозревал. Именно так я однажды ответил отцу, который считал «мазню» недостойным занятием для мужчины. И получил от него очередную взбучку, что только укрепило меня в осознании правоты. В общем, если я сейчас не пускаю слюни под транквилизаторами в комнате с мягкими стенами, придется признать, что мир намного сложнее, чем представлялся. И в этом «дивном новом мире» даже вооруженная команда отбойщиков может просуществовать лишь несколько мгновений. И значит у меня сейчас только одна задача – не последовать за ними. Внезапное исцеление, кровь на сумке, голоса и видения – для всего этого будет время потом. Главное, чтобы оно было, это потом.

– У тебя есть ровно минута, что б перестать придуриваться! – Начищенные ботинки, отутюженные стрелки на брюках, даже очки на носу – для стороннего наблюдателя Логан выглядел воплощением респектабельности. В то, что он только что превратился в волкоподобного монстра и уложил кучу народа не поверил бы никто. Угрожающий тон, сжатые кулаки. Не желая показывать страха, я встретил его взгляд. Радужка снова была серого цвета, но сосуды вокруг полопались и белки казались налитыми кровью.

– Признавайся, кто ты такой! – На этой фразе все мои благие намерения по спокойному и осторожному прояснению ситуации рухнули как карточный домик. Нервы не выдержали. Оттолкнувшись задницей от капота и придерживая совершенно разболевшуюся руку, на полусогнутых ногах я поковылял навстречу разъяренному Логану.

– Кто я такой?! В Бога, в душу, в мать и во всех апостолов!! С самого утра ты рассказываешь мне небылицы, устраиваешь разборки посреди города, превращаешься, да будь я проклят, оборачиваешься в огромную дурмашину, при виде которой у меня чуть «медвежья болезнь» не началась и это ты спрашиваешь кто я такой?? Нет, ты парень конечно здоровый, но как хочешь – сначала ты объяснишься сам!

Несколько раз я был нещадно бит на школьном дворе, когда отказывался отступить или отдать карманные деньги Билли Сандерсу или Баду Мейсону, хулиганам из старших классов. Когда же я возвращался домой с подбитым глазом и с порванной рубашкой, отец-морпех реагировал совсем не так как показывает Голливуд. Он не клал мне руку на плечо, приговаривая: «Молодец, сынок». Нет, сэр, он «выбивал из меня дурь» за глупость и порчу вещей. А после, выпив дешевого пива, он читал мне длинные нотации об ограниченности и упертости русских вообще и моей матери в частности. Все, что мой отец считал глупым или неправильным, по его мнению, было во мне «от матери». Она умерла, когда мне было девять лет, и я уже не очень хорошо ее помнил. Несмотря на повторяющиеся нравоучения и нередкие побои, а может и благодаря им я так и не научился вовремя закрывать рот.

– Что за шум, а драки нет? – Судя по всему, Сайлас только что спас меня от хорошей трепки. Или от чего похуже. Он вылез из парковых кустов, на ходу натягивая футболку. Шнурок на левой ноге был развязан и тянулся вслед за ним по траве. Разглядев мизансцену с валяющимися телами, разъяренным Логаном и возмущенным мной, Сайлас рывком одернул футболку и начал обходить меня, стараясь, что бы я оказался между ним и братом. Кажется, со спасением я несколько поторопился.