Юлия Цыпленкова - Когда камни меняют цвет

– И я держу свое слово, хоть и не вижу в этом смысла, – ответил мужчина, подходя ближе. – Вы – бесправная узница, отверженная и оставленная в этой крепости до конца ваших дней. Что ожидает вас? Ничего. Тихое помешательство от бесконечной череды повторяющихся дней. Ни радости, ни счастья – ничего, что сопровождает жизнь лейры за стенами темницы. Вы еще молоды и привлекательны, ваше тело жаждет мужских ласк. И не вздумайте говорить, что это не так. Вчера вы дали мне возможность убедиться, что вовсе не холодны. В вас сокрыт огонь, Ирэйн, но он угасает, я же хочу вновь раздуть его…

– Довольно, риор Дин-Шамис, – произнесла узница, поднимаясь на ноги.

Затем ухватила стул на спинку и отнесла к столу, где ее ожидал завтрак. Женщина рассмотрела то, что принес ей смотритель, и усмехнулась – завтрак был изыскан.

– Вы балуете меня, – сказала она.

– И готов многое сделать для вас, Ирэйн, – ответил он и сел напротив, как и за день до этого.

Узница мазнула по смотрителю взглядом и покачала головой.

– Чем вы недовольны, Ирэйн?

Женщина не ответила, она глядела на поднос и думала, что стоит отказаться от очередного подношения, что это станет новым витком пут, которые накидывает на нее риор. Но тюремная пища приелась настолько, что сейчас вдруг вспомнились булочки, которые пек кухарь в ее родовом замке. Ребенком Ирэйн отказывалась от них, не любила и даже плакала, когда нянька или матушка настаивали. А теперь ее рот наполнился слюной при одном воспоминании.

Лейра гулко сглотнула и отщипнула от похожей круглой булочки, лежавшей на серебряной тарелочке. Она отправила кусочек румяной корочки с чуть сероватым мякишем в рот, закрыла глаза и тихо вздохнула, наслаждаясь вкусом. Почти как дома, как в далеком и безоблачном детстве…

– Боги, Ирэйн…

Чуть охрипший голос смотрителя ворвался в светлые воспоминания женщины, разом отняв маленькую радость среди окружающего ее сумрака. Она открыла глаза, посмотрела на мужчину и, нахмурившись, опустила взгляд в тарелку. Узница все-таки начала есть, чтобы спрятаться за этим нехитрым действом от жадного взгляда риора, не отпускавшего его. Глаза она больше не закрывала, даже удовольствия не чувствовала от нежной пищи, о которой успела забыть за годы заточения. Ела больше для того, чтобы поднос поскорей опустел, и смотритель ушел.

– Благодарю, – сухо произнесла женщина, закончив трапезу.

– Если вы хотите какое-то блюдо на обед…

– Нет, не хочу, – резче, чем следовало, ответила Ирэйн. – Не стоит баловать меня, риор Дин-Шамис. Я – узница, и не должна забывать об этом. Госпожа и без того была добра ко мне, позволив больше, чем остальным заключенным. Этого достаточно.

Мужчина усмехнулся. Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.

– Вы не хотите быть мне должной, – уверенно произнес он. – Я настолько вам не нравлюсь?

Лейра коротко вздохнула. Она надеялась, что смотритель уйдет, и они встретятся не раньше, чем придет время для прогулки. Но назойливый посетитель никуда не ушел. Он ожидал ответа, и узница заговорила:

– Вы не свободны, риор Дин-Шамис. Эта связь не принесет ни вам, ни мне ничего хорошего. Мой удел – заточение, ваш – служба. Давайте жить так, как нам велит наша судьба. Для меня нет места в вашей жизни.

– Довольно, – резко ответил Шамис. Он поднялся из-за стола и приблизился к лейре. – Да, я женат, и моя жена находится в Шамисе. Она воспитывает наших детей, и хвала Богам, что это так. Но я не там, я здесь. И мое сердце со мной. Оно бьется в моей груди и бьется чаще, когда я думаю о вас, Ирэйн. Вы не слепы и не глупы, потому понимаете, отчего я стараюсь угодить вам и сделать заточение хоть немного приятней. И почему на прогулках вас сопровождаю я сам, вы тоже прекрасно понимаете.

Лейра тоже поднялась из-за стола и отошла к окошку, вновь увеличив расстояние между ними. Она поджала губы и отвернулась, отчаянно отыскивая повод к прекращению опасного разговора.

– Вы дороги мне, Ирэйн, – продолжал риор, неспешно приближаясь к узнице. – В Архон, я влюблен в вас! И что дурного в том, что я желаю быть близок с вами? Вы не девица, я взрослый мужчина…

– Я – узница! – воскликнула женщина, опять увеличивая расстояние между собой и риором. – Мы слишком в разном положении, чтобы говорить о какой-то связи. И я не хочу, чтобы вы использовали меня, как утешение в отсутствии супруги…

– Что за глупость, лейра Дорин! – воскликнул Дин-Шамис. – Вы не нужны мне, как утешение! Если бы мне не хватало постельных утех, я бы уже побывал в Тангоре и нашел себе развлечение там. Мне нужны вы!

– Но мне никто не нужен, – ответила узница, глядя на смотрителя крепости. – Прошу вас, оставьте мне мое уединение. Что бы ни руководило вами, это не приведет ни к чему хорошему. Не нужно ваших даров и признаний. Найдите себе иное развлечение, а меня оставьте в покое.

Шамис наблюдал за женщиной, покусывая губы. Он злился и не пытался скрыть этого. И все-таки он остановился, более не преследуя узницу, ускользавшую от него каждый раз, стоило ему приблизиться.

– Стало быть, вам не нужно моих даров? – спросил риор.

– Не нужно, – кивнула лейра, настороженно наблюдая за своим преследователем.

– И я вам не нужен.

– Ни вы, ни кто-либо другой, – подтвердила она.

– Хорошо, – кивнул в ответ Дин-Шамис. – Значит, таков ваш ответ.

Она промолчала. Смотритель подошел к столу, поднял поднос, но темницу покинуть все еще не спешил. Его взгляд скользил по узнице, будто заново изучая ее. Наконец мужчина усмехнулся, и в этой его кривоватой ухмылке не было и тени смирения. Он не принял ее отказа. Ирэйн поняла это сразу, как только увидела недобрый огонек в глазах своего надзирателя. Брать в расчет мнение узницы никто не собирался.

– Вам стоит подумать еще раз, – произнес Дин-Шамис. – Я помогу вам принять верное решение, которое устроит нас обоих.

После этого развернулся и покинул темницу. Ирэйн медленно выдохнула, прошла к столу и, упершись ладонями в его холодную поверхность, нависла сверху.

– Боги, – прошептала она.

Ощущение безысходности, заполнившее душу непроглядной чернотой, было мерзким. Лейра еще не знала, что задумал смотритель, но не сомневалась, что он не отступится. Слишком красноречивым был его взгляд, слишком явственна издевка, проскользнувшая в последних словах.

– Как велика его любовь, – саркастически хмыкнула узница.

Она покачала головой, опустилась на стул и закрыла лицо ладонями.

– Ничего не меняется, ничего, – шептала женщина. – Тайрад, Лирн, Мар, Шамис… Кто еще захочет сыграть с бессловесной куклой? Кому есть дело до того, что чувствует игрушка? Ах, Лотт, как же мне тяжко… – она всхлипнула и посмотрела в пустоту, рисуя в памяти черты мужчины, которого пусть и не полюбила, но сохранила к нему уважение и теплоту. – Почему ты медлишь? Почему не призовешь меня прямо сейчас, чтобы избавить от очередного унижения? Забери меня, молю…