Екатерина Оленева - Так становятся звёздами – 1

– Воспользуюсь случаем и передам вам радость Торна по случаю известия о возможности союза между нашими домами, – пафосно заявил император.

От Гаитэ не ускользнуло едва уловимое движение плечами у Сезара, будто он собирался пожать ими и лишь в последний момент сдержался.

Её охватила душевная борьба. Хотелось выплеснуть в лицо этим невыносимым людям всё то, что она думала об их милостях и фальшивом лицемерии, об их масках, которыми они столь небрежно прикрывали свои пороки.

Хотелось, ой, как хотелось!

Но жить хотелось ещё сильнее.

– Нужно сказать, узнав о вашем браке, мой сын был глубоко потрясён.

От ироничного смешка со стороны Сезара Гаитэ пробрала дрожь.

– О! Я могу дословно передать вам то, что кричал тут полчаса назад мой драгоценный брат, – улыбка, как кинжал, рассекла его рот. – «Вы решили, что так можно?», – причитал он. – Я, Торн Фальконэ и – дочь опальной Тигрицы? – передразнил он того, кто, видимо, действительно получасом раньше имел несчастье причитать по этому поводу. – Батюшка сказал ему то, что вы уже и сами слышали: мол, союз с вами нам якобы очень важен. Но Торн продолжал стенать, что сыну самого императора не по чину жениться на опальной герцогине…

– Сын, довольно! – с пугающей страстностью прорычал император. – Не заставляй меня стыдиться тебя.

– Чтобы ни делал я, вы всегда будете стыдиться меня. И – гордиться Торном. Хотя, в последнем случае, гордиться явно нечем. Моё почтение, сеньорита.

Отбросив салфетку, Сезар порывисто поднялся и покинул их общество.

– Не обращайте внимания. Я бывал слишком снисходителен к моим мальчикам, из-за этого оба вышли изрядные олухи. Но вы ни к чему не притронулись? – нахмурился Алонсо. – Почему не едите?

Как он не старался, маска заботливого, добродушного старца то и дело норовила соскользнуть. Она была ему не по размеру, и тут неважно, мала иль велика.

– Стоит ли мне предположить недоверие с вашей стороны? – продолжил Алонсон. – Я знаю, о нашей семье ходят упорные слухи якобы мы отменно пользуем недругов ядами. Надеюсь, вы ни в чём подобном меня сейчас не подозреваете?

Гаитэ покачала головой:

– Конечно, нет. Использовать яд в данном, конкретном, случае расточительная трата ценного ресурса. Вы можете запросто придушить меня гарротой в любой удобный для вас момент. Дешевле и эффективнее.

Император посмотрел на неё, задумчиво прижимая палец к губам.

– Откровенно говоря, услышав отзывы Сезара обо мне я просто потеряла аппетит, – призналась Гаитэ. – Моё положение так шатко и неясно, что о еде думается в последнюю очередь.

– Молодость, дитя моё, молодость. Лишь с годами начинаешь понимать, что нельзя пренебрегать ничем из того, что сможет пополнить запас твоих духовных или физических сил. А что касается вашего положения, то даю вам слово, что пока вы не попытаетесь предать моих интересов я буду блюсти ваши. Так что ешьте, душенька, ешьте. Фазаны восхитительны. А вино привезено из лучших виноделен Жютена.

– При всём уважении, не люблю вино, ваше высочество.

– Тогда налегайте на фазанов и фрукты. Попробуйте вот этот виноград.

Гаитэ покорно взяла протянутую ей тарелку с императорскими угощениями. Отказаться было бы невежливо.

– Я знаю, какие сплетни распускают обо мне и членах моей семьи наши враги. Мол, эти Фальконэ вероломны, им нельзя верить, они коварны, они жестоки. И все как-то забывают, что жестокость и вероломство мы проявляем лишь в ответ на такую же жестокость и вероломство в нашу сторону.

Здесь бы императору следовало бы произнести небольшой спич о том, что к друзьям Фальконэ относятся иначе, чем к врагам, да выходила маленькая неувязка – друзей у них не было. Только союзники и прихлебатели.

Алонсо откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза:

– Когда поднимаешься на вершину горы, дитя моё, то видишь весь мир, а мир видит тебя. И всем, стоящим внизу, кажется, что это необыкновенно здорово – стоять выше всех. Тебе завидуют, на твоё место хотят попасть, а ты сам готов на всё, лишь бы не допустить этого. Потому что, когда стоишь на вершине, знаешь, с такой высоты есть лишь одна дорога – падение вниз. И это падение смерти подобно. Чтобы этого не случилось, ты готов заплатить любую цену.

Гаитэ слушала очень внимательно. Ей всегда было интересно, как рождается эта неуёмная страсть к власти? Ничего привлекательного для неё самой во власти не было. А Фальконэ будто целого мира мало?

Что движет их бесконечно алчущей, не способной насытиться, натурой? Почему им мало всего, сколько не дай?

– Никто не рождается чудовищем, душенька, никто. И хотя про моих детей, даже про Эффи, говорят, что они прямо из чрева матери выскочили с зубами и когтями, это не правда. Просто им приходится платить ту же цену, что и мне, за возможность остаться на вершине.

Гаитэ не знала, что ответить.

Не знала, должна ли вообще что-то отвечать? Ждут ли от неё этого? К чему эти странные разговоры?

– Выйдя замуж за моего сына, вы войдёте в нашу семью, станете её частью, ещё одним кирпичиком, укрепляющим цитадель. Наши интересы должны стать выше ваших.

Наконец она поняла, куда клонит старый интриган и греховодник, с трудом переводя дыхание от внезапно охватившего её гнева.

– Я поставлю интересы вашей семьи наравне с моими, но стоит ли мне так далеко заходить в своём лицемерии, чтобы объявлять их выше собственных? Вы этому поверите?

– Вольнодумство и дерзость не красят женщину. Я ожидал большего от воспитанницы Святого Ордена.

– Вам не по нраву искренность? Вы же прекрасно понимаете, что, если я сейчас с пеной у рта начну доказывать мою вам преданность – это будет ложью. Откуда такой преданности взяться? Вы уничтожили всю мою семью, всё наше имущество; ваши сыновья ненавидят меня за одно моё происхождение и только одно примиряет их со мной – чувство выгоды и осознание того, что, если что-то пойдёт не так, в любой момент меня можно будет бесцеремонно устранить.

– Подбирайте выражения!

– Я подбираю, – заверила его Гаитэ. – Вчера вечером я имела, нет, не честь, к сожалению, а огромное несчастие столкнуться с тем, кого столь опрометчиво попросила сделать моим мужем. Впечатление, оставленное им, крайне неприятное – настолько неприятное, что участь узницы в темнице уже не кажется такой страшной. Ваши дети необузданные, безнравственные и алчные чудовища…

– Молчать! – прорычал Алонсо, поднимаясь. – Вы, видимо, совсем ума лишились, что смеете так говорить со мной?!

– Я в полном рассудке, ваше величество, – дрожащим голосом проговорила Гаитэ. – Просто я хочу быть честной. Я не могу обещать вам преданности. Я не могу обещать вам отстаивать ваши интересы, если они будут диаметрально противоположны моим.