Magnus Kervalen - Десять сыновей Морлы

Эадан с сожалением посмотрел на меч: ему не хотелось оставлять тут такую добрую вещь, тем более что Орнамёрни, меч отца, Эадану не достался: его забрал себе Йортанраг Морла.

– Что не так с этим клинком? На нем лежит проклятье?

Могильный житель часто закивал.

– Ты… – Эадан хотел сказать: «Ты лжешь», но покачнулся и упал на колени. Его стошнило, и он еще долго сидел, согнувшись, опираясь на меч, а в голове будто молот гулко бил о наковальню. Эадан посмотрел на могильного жителя – тот следил за ним с боязливой настороженностью и не нападал, хотя мог бы. Эадан подумал, что это заколдованный меч хранит его, вот почему могильный житель не желает его отдавать.

– Эй, – просипел Эадан, ткнув мечом в воздух рядом с могильным жителем, – есть ли у тебя вода? Принеси-ка мне напиться.

– Есть вода, – эхом отозвался тот. Поднявшись, он поковылял куда-то в темноту, опасливо оглядываясь на Эадана, – и правда вскоре вернулся с чашей полной воды. – Горячая, – сказал он.

«Должно быть, меч имеет над ним силу», – подумал Эадан. Грозя могильному жителю мечом, чтобы тому не вздумалось вновь напасть, Эадан отыскал у костра в ворохе своей одежды пояс – хороший пояс, крепкий и почти новый, подарок доброго Сиандела – и связал могильному жителю руки за спиной. Потом оделся, на всякий случай положив между собой и нежитью меч, сел у огня и принялся пить, обжигая горячей водой язык и нёбо. Вода отдавала болотом, и Эадана опять замутило.

Могильный житель все глядел на него не отрываясь. Эадана беспокоил его взгляд.

– Ты, – бросил ему Эадан, – не смотри на меня, не то глаза выколю.

Тот ничего не ответил, только еще сильнее побледнел и съежился, опустив голову. Белые пряди упали ему на лицо. Он и сам был весь белый, прозрачный, только под глазами залегли синеватые тени. Эадан дивился: прежде он думал, что могильные жители похожи на мертвецов, а этот, пусть и тощий, со впалыми щеками и темными провалами глаз, все же выглядел живым. Он был в истрепанном женском платье без рукавов, надетом поверх тесной для него детской рубахи. Из-под ворота выскользнула золотая цепочка тонкой работы – такую редко увидишь в Трефуйлнгиде. На цепочке поблескивал глаз бога, какой носят хризы: две дуги, всегда напоминавшие Эадану не глаз, а рыбу.

Эадан фыркнул от досады.

– Никогда не слышал, чтобы нечистый дух был истинноверцем, – сказал он.

Тот, кого Эадан принял за могильного жителя, вскинул глаза.

– Что? Я не… Я понимаю плохо. Я истинноверец, ты сказал? – он заметно беспокоился: похоже, опасался, что Эадана разозлит его вера.

– Ты хриз, – определил Эадан. – Теперь ясно, почему ты такой дохлый. А я-то, дурень, принял тебя за… Еще и подарок у тебя просил, тьфу! – Эадану стало стыдно за свой страх. Проклятое болото сыграло с ним шутку… Он откинулся на спину. У него все еще кружилась голова, в ушах гудело и где-то внутри размеренно билась тупая боль. Эадану хотелось поскорее уйти отсюда, но он чувствовал, что не сможет. Он закрыл глаза.

– Значит, легенды не лгут, – задумчиво произнес он через некоторое время. – Роггайна и правда погребли у нас, в Гуорхайле. Подумать только… Я нашел могилу Райнара Красноволосого. Наверно, это добрый знак.

Он обращался больше к самому себе, но «могильный житель» решил, что должен отозваться.

– Ты знал его… который здесь похоронен?

Его слова показались Эадану смешными.

– Чудной ты. Не найдется такого эса в Трефуйлнгиде, кто не слыхал бы о Райнаре Красноволосом, повелителе четырех карна. В стародавние времена он правил нашей землей и еще Вилтенайром, Тиддом и Руда-Моддур. Правители этих карна ведут от него свой род. Оттого они все рыжие… Его убил собственный сын, Аостейн. Верные элайры отнесли тело роггайна в лес, положили рядом его любимого коня, его рабов и все его сокровища и насыпали могильный холм. А после пришли болота и окружили могилу, чтобы никто не потревожил великого роггайна. Так рассказывается в песнях, что распевают на пирах в здешних краях, дабы потешить карнроггов. Неужели не слышал? Э, да вы, хризы, вообще ничего не знаете, – заключил Эадан, не дав хризу ответить. – Вот разговоров-то будет, когда я заявлюсь в Ангкеим с сокровищами Райнара Красноволосого! – протянул Эадан – и помрачнел: вспомнил, что в Ангкеим ему уже не вернуться. Никто не узнает, какой удачей одарил его своенравный Этли… Но, может, того и желают боги? Может, слава ждет его вдали от родной земли, в Карна Руда-Моддур, где волосы у эсов красны как ржавчина?

– Пусть так, – подумал Эадан, не замечая, что говорит вслух. – Я заберу сокровища и подарю их карнроггам Руда-Моддур. Я возложу на колени Гунвару Эорамайну меч его славного предка, Райнара Красноволосого, – кто сочтет недостаточным столь великий дар? Эорамайн будет мне благодарен. Он окажет мне всяческие почести и усадит рядом с собою, он подарит мне меч и коня, и крепкий щит, и доспех, украшенный светлой бронзой, и…

– Но этот не Райнара меч! – перебил Эадана хриз. В его голосе звучала тревога. – Не видишь? Не старый. Нет ржавчины… Не бери меч. Этот плохой меч. Этот… Ниффеля Морлы меч.

Эадан нахмурился, недовольный, что его отвлекли от мечтаний о награде.

– Что ты мелешь, сумасшедший хриз? Ниффель – балайр. Балайры не носят мечей, – он покосился на меч, словно ждал, что из темноты возникнет ужасный сын Морлы.

Хриз тоже смотрел на меч.

– Я забирал у Ниффеля, когда этот был не балайр, – сказал он. Немного подумав, поправился: – …когда Ниффель не был балайром еще. Возьмешь меч – увидит кто-то. Расскажет Морле… Морла узнает. Узнает… о мне.

– И что с того? – хмыкнул Эадан – но меч все-таки от себя отодвинул. – Что Морле за дело до тебя? Ты что, раб Ниффеля, украл у него меч и сбежал? Вот уж не думал, что у Тьярнфингов когда-нибудь были рабы-хризы. Кто ты вообще такой?

– Никто, – резко сказал хриз и отвернулся. Это слово он произнес неправильно – Эадан разобрал нечто вроде «керхе».

– Я родился в Карна Гуорхайль, – сказал Эадан, недоверчиво взглянув на хриза. – Всю свою жизнь я прожил в доме Морлы. Но никогда я не слыхал о рабе по имени Керхе, укравшем меч у Ниффеля-балайра. Ты или лжешь, или сошел с ума от житья в могиле, среди костей и болотных духов. Видно, нечисть тебя любит, раз ты узнал дорогу через Мундейре. Я сохраню тебе жизнь, чтобы ты провел меня через болота, но меч я заберу и золото с серебром – тоже. И если ты страшишься наказания за воровство, то разумней было бы тебе уйти отсюда, а не сидеть у Морлы под самым носом.

Глава 4

Тот, кого Эадан принял за беглого раба, исподлобья глянул на своего пленителя. О чем говорит этот эс? За годы одиночества он отвык от языка обитателей Трефуйлнгида, такого же грубого и примитивного, как они сами; да и прежде он не слишком хорошо его знал. Он родился в сердце Трефуйлнгида, в Карна Гуорхайль, в доме карнрогга Тьярнфи Морлы, но с самого появления на свет эсы и всё эсское были ему чужды. Мать, знатная эреанка, дочь тирванионского наместника, окружала себя истинноверскими служителями, богомолками, прислужницами, привезенными из отцовского дома в Тирванионе, священными книгами и иконами. Она словно пыталась оградить себя от враждебного чужого мира, в котором очутилась по воле отца и невидимых властителей, разыгрывающих из далекого императорского дворца очередную партию какой-то сложной, хитроумной и дальновидной игры. А она, Исилькратис Камламетен, была для них всего лишь незначительной фигурой. Империя, утвердившись в южном Карна Рохта, протягивала руки дальше на север в надежде подчинить себе весь Трефуйлнгид – Негидию, как называли его эреи, обширную землю, пока еще подвластную диким и неразумным хадарским племенам.