Анатолий Дроздов - Хозяин дракона

Я живу у Елицы второй год. Мы благополучно перезимовали, не голодали, как другие. Это потому, что нас только двое. Семьям, где едоков больше, пришлось хуже – умирали дети. Впрочем, как объясняет Елица, такое бывает каждый год. Мы делились едой. Елица – добрая, но всю Весь не прокормишь. По меркам Веси у нас богатое хозяйство: корова, вол, свиньи, куры… Потому, считают в деревне, я прижился у вдовы. Другой выбрал бы девку. Их в Веси много: «черная немочь» забрала многих мужчин. Девки к нам заглядывали: звали в лес или на реку. Я отказывался, а Елица, коли заставала девку, хваталась за дрын. Ухажерку как ветром сдувало. Елица меня ревнует – и зря. Пусть она немолодая и некрасивая, зато добрая. Она заботится обо мне. Я люблю ее, как дядю Сашу, но по-другому – дядя Саша так не ласкал…

– Некрас! – Елица показывается во дворе. Руки ее в земле – работала в огороде. – Наруби веток для гороха, вьется уже.

Я оставляю ремни, встаю. Сделанную мной упряжь в Веси оценили. Мне несут кожу, просят сделать. Платят хорошо: мука, куры, ягненок… Мы сытно питаемся, и это хорошо – Елице сейчас нужно. Она стоит, придерживая руками большой живот. Говорит, что скоро…

Беру в сарае лопатку – Елица сберегла. Ветки для гороха, чтоб заплетался и полз вверх, нужны тонкие. Лопатка для такого дела в самый раз: она закаленная, с острыми боковыми гранями. Топор – его зовут здесь секирой – у Елицы тяжелый и сделан из мягкого железа. Быстро тупится, а точить его – морока. Елица не уходит, смотрит. Подхожу, обнимаю.

– Некрасе, любый…

Она трется щекой о мою. Глажу ее по животу.

– Толкается! – шепчет Елица. – Неугомонный будет – как и ты.

Елица уверена, что носит сына. Она считает: мне приятно это слышать. Я не перечу. Это удивительно – стать отцом в пятнадцать лет, я пока не разобрался в чувствах. Муж, глава семьи… В деревне юных отцов полно: здесь рано женятся. Только я из другого мира и не привык…

Целую Елицу и бреду со двора. У ворот оглядываюсь: Елица стоит и смотрит мне вслед. Странный у нее взгляд – тревожный. Чего боится? Не на медведя иду! Медведи, как и волки, летом сытые…

Под подошвами сапог хрустит сушняк. Сапоги я сшил сам. Из кож, что мне несут, можно выкроить. Наш сосед, дед Боща, помог мне вытянуть поршни – это что-то вроде кожаных галош, голенища к поршням смастерил и притачал я сам. Сапоги вышли неказистые, пропускают воду, зато защищают от змей. В лесу их полно.

Тресь! Тресь! Тонкие прутья орешника, срезанные наискосок, остаются стоять – куст густой, падать некуда. Я вытаскиваю, складываю в кучу. Прутья толщиною с палец – в самый раз. Горох обовьет их усами, потянется вверх, урожай выйдет богатый, да и собирать легче. Из прутьев потолще делают плетень, из совсем тонких, – корзины и верши для рыбной ловли. Я умею их плести – дед Боща научил. Зимой работы мало, вот мы и занимались. У Бощи имелся запас прутьев, у нас – хлеб и молоко, чтоб отблагодарить за науку. У Бощи от «немочи» умерли сын с невесткой, остались внуки – их надо кормить.

Боща любит болтать; от него я узнаю больше, чем от Елицы. Весь – языческая деревня, потому прячется в лесу. В городах и ближних к ним селениях живут христиане – в Веси зовут их «поповцами», «поповцы» не любят язычников, преследуют их. Они зовут нас погаными. Прошлым летом «поповцы» сожгли деревню в верховьях реки. Ту самую, из которой, как считается, я и приплыл. Жителей деревни кого убили, кого увели в полон, после чего продали в холопы – здесь так зовут рабов. С язычниками повсеместно так. Жители Веси не ездят в христианские селения: распознают в них язычников, проследят и разграбят. Живем натуральным хозяйством: рожь, овес, горох, скот, птица. Из льна добывают волокно, вьют нити и ткут полотно. Скот и дичь дают шкуры и сыромятные кожи. Последние мочат в извести, чтоб согнать шерсть, затем скоблят, отмачивают в овсяном квасе, мнут конским воротом, мажут жиром и березовым дегтем. Кожи получаются мягкие, но прочные. В деревне есть кузница, а вот мельницы нету: зерно мелют жерновами. Мука сыплется грубая, хлеб из нее черный, как земля, но вкусный. Съел краюху, запил водой – и сыт.

По словам Бощи, в больших городах правят князья, в мелких – посадники. Главный князь сидит в Киеве. Как его зовут, Боща не знает, как и года, в котором живем. В Веси свой календарь. Он привязан к временам года, положению солнца и луны. Календарем заведует жрец; он говорит жителям Веси, когда и что делать, а также назначает праздники. В лесу за деревней есть капище – несколько идолов, рубленных секирами из толстых стволов. В праздники идолам приносят жертвы: режут скот, мажут губы идолов кровью, после чего туши съедают. Могут зарезать «поповца», если попадется, потому Елица боялась за меня. Она отвела жрецу теленка, и тот объявил, что я – свой. На самом деле жрец распознал меня, но промолчал. От живого теленка прибытку больше…

Я хожу на праздники, как все жители Веси. Не всегда. Прошлым летом Елица не пустила меня на Купалу. Сказала: еще не поправился. На самом деле причина другая. Купалу празднуют ночью: жгут костры, много едят и пьют, после чего мужчины, как холостые, так и женатые, хватают девок и женщин без разбора. Елица опасается, что уйду. Глупая, я ее люблю.

Вязанка получилась тяжелая – перестарался. Зато обернусь одним разом – прутьев нужно много. Бреду, цепляясь ношей за кусты. Далеко забрался, но хорошие кусты у деревни вырублены. Тропинка становится шире, лес редеет, меж стволами виднеются крыши, внезапно я понимаю, что в Веси – переполох. На единственной улице людно, блестит железо, доносятся крики, вой… «Поповцы»? Там же Елица!

Бросаю вязанку, бегу изо всех сил. В последний миг соображаю: напрямик нельзя. Огибаю деревню лесом. Наша изба крайняя, ближняя к реке. С опушки замечаю у берега большие лодки с высокими, надставленными бортами. Их зовут «насадами». «Поповцы» пришли водой. Единственный путь: лесом не проберешься.

Крадусь огородами. В нашем дворе – крики. Выглядываю из-за избы. «Поповец» в кольчуге и железном шлеме тащит из сарая свинью, второй, в таком же железе, гонит из загона овец. За поясами у грабителей мечи. Елица, ковыляя и придерживая живот, пытается им помешать. Зачем?! Они вооружены!..

– Уймись, баба!

Ближний «поповец», приземистый и рябой, толкает Елицу. Она падает, но, извернувшись, хватает обидчика за ногу. Тот пытается вырвать, но Елица вцепилась намертво.

– Блядь поганая!

«Поповец» выхватывает меч и внезапно – сверху вниз – вонзает Елице в спину. Хруст, пронзительный вой… Крик рвется у меня из горла, в последний миг сдерживаюсь. Да что же это? За что?..

«Поповец» выдергивает меч, вытирает лезвие об одежду Елицы. Второй грабитель бросает свинью.