Анатолий Дроздов - Хозяин дракона

Нас пристально разглядывают. Весть о приезжих разнеслась, в соборе было не протолкнуться. Преобладали женщины, пришедшие за сужеными. Заполучить кмета почетно и выгодно. Кмет кормится из княжьих закромов, ему дают серебро, из похода он привозит добычу – если возвращается, конечно. У женщин дети – их надо растить, им хочется ласки и защиты. Взамен кмет будет обихожен и досмотрен. Выгода обоюдная. Мне обзаводиться женой не хочется, но Малыга наказал не привередничать: в Курске такого не любят. Раз приехал, живи по обычаям!

Женщины выбрали первыми. Оттеснив девок, обступили ватагу. Никакого хихиканья и томных взглядов: разговор деловой и конкретный. Какой у кого дом и хозяйство, сколько детей и какого возраста – чем старше, тем лучше, не придется тебе пестовать, ну а сама хозяйка – вот она! Гляди, оценивай…

Меня окружили и галдят, перебивая друг друга. Преобладают вдовы, но затесалось и несколько девок. Последние выразительно смотрят, но молчат: девкам навязываться соромно. Вдовы не стесняются. В растерянности оглядываюсь на Малыгу, тот в ответ ухмыляется. Малыга местный, и поступил хитро. Нанял сваху, сказал ей, чего хотел бы, та прикинула и отвела сотника к вдове. Вечерком, чтоб нескромный взгляд не зацепился. Малыга со вдовой поглядели друг на друга, поговорили и срядились. Теперь стоят рядом: кряжистый, еще не старый сотник в новой свите и с саблей на поясе и миловидная, пухленькая женщина лет тридцати. На ней новенький шелковый платочек – подарок Малыги. Батько купил его на торгу перед службой, а по окончании подарил. Пришедшим женщинам все стало ясно, сотника оставили в покое.

– У меня и детей-то нету! – говорит, приступая ко мне, бойкая черноглазая молодка. – Самой осьмнадцать. Замужем году не была. Дом большой, хозяйство справное, пироги пеку укусные…

– Дрянь твои пироги! – перебивает другая, круглолицая. – Мои весь Курск знает!

– Зато ты неряха! – парирует черноглазая. – Сметье неделями не выносишь!

– Я?! – Круглолицая задыхается от возмущения. – Да у меня на подлоге снедать можно. Это ты рубаху раз в лето моешь!

– Брешешь!..

Бабы лаются, толкая друг дружку в грудь. Остальные с интересом наблюдают. Тоска… Смотрю поверх сцепившихся молодок. В стороне от обступившего меня кружка стоит женщина в линялом платочке. Понева на ней не новая, рубаха – застиранная. Постеснялась, видимо, подойти, эти заклевали бы. Женщина худенькая, но миловидная. Серые глаза под большими ресницами смотрят робко. Красивые глаза, как у Юли…

Отодвигаю спорщиц плечом, подхожу к сероглазой. Она смотрит недоверчиво.

– Как звать?

– Милицей.

– Меня – Некрасом. Вдова?

Кивает.

– На постой возьмешь?

Застенчивая улыбка…

– Да у нее двое детей! – подлетает черноглазая. – В доме шаром покати, а сама изба не сегодня-завтра завалится! Идем ко мне, кмет! Пироги спекла, юшку сварила, мед есть. У Милки и хлеба-то нету, дети сидят голодные…

– Брысь!

Черноглазая отшатывается. Беру Милицу за руку – теперь можно – и веду к торгу. Первым делом платок – обычай! Выбираю шелковый, нежно-голубой – он идет к глазам Милицы – и сразу повязываю поверх прежнего. Дома перевяжет, замужней женщине или вдове даже на минуту показаться простоволосой – позор. Обычай исполнен. Можно шагать к ней, но из головы не выходят слова черноглазой.

– Дома действительно ничего?

Краснеет и опускает глаза. Стыдно. Пришла за мужем, а накормить нечем.

Иду в обжорные ряды. Валю в мешок пироги: с убоиной, рыбой, капустой. Добавляю сверху горшок с густым коричневым медом. Крынку с молоком вручаю Милице – донесет. У меня в одной руке – мешок, в другой – кувшин с пивом: событие надо отметить. Муку, крупу, сало и яйца торговец привезет к вечеру – он знает, где Милица живет. Кажется, все. В последний миг спохватываюсь:

– Детям лет сколько?

– Богдану – пять, а Лелечке – три.

Пять для пацана – возраст в этом мире. Покупаю маленький ножик и яркую красную ленту. Ножик – в сапог, ленту – за пояс. До карманов в этом мире пока не додумались. Милица семенит впереди, прижимая крынку к груди. Минуем городские ворота. Посад, узкая кривая улочка. Неказистая избенка, покосившийся забор. Это мы поправим… Во дворе – мальчик и девочка. Пацаненок крепенький, сероглазый – в мать. У девочки глаза карие, волосы черные. Ясен пень, в отца…

Пацан держит сестренку за руку. Та не отводит взгляда от крынки, а пацан смотрит на меня – оценивает.

– Поклонитесь! – сердится мать.

Кланяются.

– Пошли есть! – предлагаю торопливо. Нам эти церемонии…

На столе из отскобленных добела досок режу пироги. Они еще теплые и пахнут одуряющее. Милица разливает по кружкам молоко. Дети набрасываются на еду. Права была черноглазая… Наливаю себе и Милице пива. Ем немного – не голоден. Она, поглядывая на меня, отщипывает понемножку. Хмурюсь. Милица испуганно хватает кусок…

Первой отваливается Леля. Еще посматривает на горшочек с медом, но сил больше нет. Следом сползает с лавки Богдан.

– Идите, погуляйте! – приказывает Милица.

Богдан берет сестренку за руку. Господи, совсем забыл!

– Леля! – протягиваю ленту.

Девочка подбегает, хватает и несет матери. Та принимается вплетать ленту в косичку. Леля крутит головкой, пытаясь разглядеть, мать шикает. Богдан хмуро смотрит. Достаю и выкладываю на стол ножик. Богдан подходит, берет. В этом мире оружие – желанный подарок. На лице Милицы тревога – ножик острый.

– Обещай! – говорю Богдану. – Что никого им не ударишь!

Он задумывается.

– А половца можно?

Киваю.

– Других не буду! – Он сует ножик за пояс. – Ты будешь с нами жить?

Взгляд суровый. Строгий пацан, старший мужчина в доме.

– Если позволишь.

Он снова думает.

– Меч подержать дашь?

– Дам.

– Живи!

Он берет за руку сестру, уходят. Милица прибирает со стола, садится напротив. Что теперь?

– Я… – Она смотрит в стол. – Зык два лета как сгинул – из Поля не вернулся. Я не хотела брать мужа, хотя сватали. Зык люб был мне. Жили, пока серебро не кончилось, потом худо стало. Корова сдохла, курей зимой поели. Оскудели совсем…

Понятно: не ждали нас здесь. Лезу в кошель и высыпаю на стол горстку серебра.

– Купи что-нибудь детям…

Встаю.

– Некрас!..

Вскочила, глаза – в пол-лица.

– Ты не уразумел! Я не про то. Не хотела мужа брать, чтоб детей не забижал. Кому надобны чужие? А ты их накормил, подарки принес… Я до сих пор не верю… В церкви тебя приметила, глядела и наглядеться не могла. Высокий, гожий, лик – как с иконы. Думала: повезет же кому-то! Мнила: дочку боярскую за себя кмет возьмет, не иначе. Глядели они на тебя, ох как глядели! А ты даже головы не повернул, а после меня выбрал… Пошто?