Виталий Гладкий - Посох царя Московии

— Да ну вас!.. — Дарья обиженно отвернулась.

Дорога неустанно разматывала свой серый холст и укладывала под колеса «уазика». Приближался вечер.

Ворон в новом кафтане важно вышагивал по московским улицам, направляясь в сторону Подола, который имел и второе название — Поречье. Там находилось Старый торг — Зарядье, получивший свое название после постройки торговых рядов на Красной площади.

Вся площадь перед Кремлем была занята легкими палатками торговцев, которые сидели и у храма Василия Блаженного, и на Лобном месте, и на мосту через реку Неглинку, или Самотёку, как ее называли старожилы.

Новый торг не был так притягателен для купцов, как Старый. Наверное, сказывалась многолетняя привычка. Еще сто лет назад в Зарядье жили главным образом ремесленники, но при Иоанне Васильевиче там начали строиться бояре и иностранцы на русской службе.

Ворон хотел купить отрез китайки [133] Китайка — в допетровские времена и первое десятилетие XVIII в. — шелковая гладкокрашеная ткань полотняного переплетения, ввозившаяся из Китая. на рубаху. Эта ткань продавалась только в Сурожских [134] Сурож — в настоящее время поселок городского типа Судак на юго-восточном берегу Крыма; славяне называли его Сурожь, жителей Сурожа называли сурожанами, а Азовское море — Сурожским морем (арабы Азовское море называли Бахр-Судак). После того как в XIII веке Судак был разрушен монголо-татарами, городом завладели генуэзцы, которые называли его Солдая, а греки — Сугдея. рядах.

Китайка была не дешева, но у бывшего разбойника деньги водились, и немалые. За годы, проведенные в услужении у Бомелиуса, он стал признанным авторитетом по части составления гороскопов и гадания. В этом деле ему здорово помог один случай. И он как раз был связан с сурожанами, которые после поражения Девлет-Гирея начали с еще большим рвением, чем прежде, осваивать московский торг.

Однажды внимание Ворона привлекла толстая книга в обтрепанном переплете. Смуглый генуэзец, житель Сурожа, трещал, как сорока, расхваливая свой товар — заморские пряности и ароматические масла, но Иван так и прикипел взглядом к этой книге. У него даже дыхание сперло: бывший разбойник всегда обладал потрясающим нюхом на прибыльные дела.

А книга буквально излучала золотую ауру, которая была видна только Ворону, обладающему редким даром внутреннего зрения.

Книги вообще были очень дороги, книжную продукцию покупали в основном бояре, князья и купцы, владеющие иностранными языками, поэтому на них не существовало массового спроса, и сурожские торговцы исключили книги из перечня товаров, поставлявшихся в Московию. Тем более было странно видеть на прилавке генуэзца старинный фолиант. Скорее всего, книга попала к сурожанину случайно.

Пока Ворон торговался, Бомелиус послал своего помощника купить несколько флакончиков очень дорогих ароматических масел для каких-то целей — все мысли бывшего разбойника были сосредоточены на книге, поэтому генуэзец был очень доволен и даже счастлив, когда московит оказался простаком и, вопреки ожиданиям торговца, дал ему за товар почти вдвое больше его стоимости.

И когда Иван как бы невзначай поинтересовался, сколько стоит книга, радостный сурожанин брякнул ему цену, за которую торговали козу на Коровьей площади, где располагался Живо-тинный двор и где продавали крупный и мелкий рогатый скот.

Ворон заплатил сразу, не торгуясь, поймав купца на слове. Ошеломленный генуэзец, который и в мыслях не держал, что простоватого с виду московита может заинтересовать старинный фолиант, глядя вслед покупателю в полной прострации, лишь беззвучно зевал широко открытым ртом, как выброшенная на берег рыбина.

Увы, в купеческом деле Московии придерживались строгого правила: «Слово не воробей, вылетит — не вернешь». Уговор был дороже денег.

К большой досаде сурожанина московит оказался далеко не простаком…

Книга была бесценной. Написанная латынью, она содержала ценнейшие сведения о составлении гороскопов и предсказании человеческих судеб. Судя по некоторым словам и терминам, это был перевод с арабского языка.

Ворон знал латынь. Его отец Василий, в отличие от многих других священников, был грамотеем и книжником. Он собрал солидную по тем времена библиотеку, в которой были даже такие редкие книги, как новозаветные «Паралипоменон» и «Палея», «Родословие», а также инкунабулы [135] Инкунабула — книга, напечатанная на начальном этапе книгопечатания (1450–1500), после изобретения Иоганном Гутенбергом (ок. 1400–1468) подвижных металлических литер. Всего было выпущено порядка 40 тыс. И. (из них ок. 30 тыс. составляют книги). на латинском языке.

Будущий разбойник учился из-под палки, его больше интересовали ребячьи игры, а когда стал постарше — упражнения с оружием, но отец был строг и спуску ему не давал. Поэтому к двадцати годам строптивый Ивашка Рыков, обладавший при всем том, отменной памятью, мог довольно прилично изъясняться на латыни и читал церковные книги, хотя его и воротило от них.

А еще у него была одна тайная особенность, особенно неприятная отцу-священнику, — Иван не переносил церковной службы. Его буквально корежило, когда он заходил в церковь. Наверное, в будущем разбойнике сидел злой дух.

Тогда отец решился на экзорцизм. Чин экзорцизма не был известен в древнем православии, но приходской грамотей-священник знал, к кому нужно обратиться. Он не пожалел расходов и пригласил из Вильны знакомого прелата-католика, прославившегося успехами в изгнании бесов из человека.

Но Ивашка не стал дожидаться неприятной процедуры, даже упоминание которой приводило его в страшный трепет и приносило ему почти физическую боль. Он на время сбежал из дому, оставив отцу записку следующего содержания: «Славный подвиг заклинания есть дело добровольного благорасположения и благодати Божией через Христа». Эту фразу он в свое время вычитал в старинных «Постановлениях апостольских».

Уже будучи в шайке Кудеяра, Ивашка-Ворон сторонился храмов, как нечистый ладана. А когда ему приходилось ради пользы дела нищенствовать на паперти, то его актерские способности увеличивались многократно, и он становился сущим юродивым, вытворяя такие мерзкие штуки, на которые в другом месте был не способен; что-то темное, нехорошее внутри его заставляло Ворона кривляться, гримасничать и говорить непристойности.

Впрочем, среди нищих трудно было найти по-настоящему богобоязненного человека. Этих отверженных, многие из которых были калеками, уже ничто не страшило в этой жизни.

Общаясь с Бомелиусом, Иван понял, что без латыни ему наверх не пробиться. И он припал к книгам, как умирающий от жажды путник, бредущий по пустыне к источнику среди оазиса.