Виталий Гладкий - Посох царя Московии

Ворон все понял. Великий князь хотел спасти сына с помощью инрогового посоха. Утопающий хватается за соломинку… А когда это не удалось, он в ярости выбросил его вон. Это Ивашка Рыков слышал. Иоанн Васильевич то рыдал, то рычал, как тигр, и поносил последними словами купцов-обманщиков, всучивших ему подделку, притом за огромные деньги. Наверное, кто-то из рынд подобрал посох и спрятал в камору, чтобы потом переправить в царскую сокровищницу.

Иван бросил взгляд на окно. Скоро совсем стемнеет… Надо что-то делать…

Решение пришло легко, словно кто-то нашептал на ухо. Будь что будет! Иного выхода нет. Нужно вспомнить давно забытое ремесло. И Ворон начал с лихорадочной быстротой выковыривать из посоха драгоценные камни…

Ночь застала его на пути в Москву. Стража у ворот Александровского кремля выпустила Ворона беспрепятственно. Испуганные стрельцы боялись даже собственной тени, а тут какой-то важный господин на гнедом жеребце утверждает, что послан Иоанном Васильевичем с важным поручением. Никаких бумаг у него нет, но поди знай, что это за птица… Царь мог и устный отдать наказ. А спросить не у кого — отворять ворота или держать взаперти; все начальство куда-то подевалось.

Иван летел в Москву как на крыльях — будто и впрямь превратился в черную птицу, от которой получил свое прозвище. В мешке, притороченном к седлу и прикрытом попоной, лежал рог инрога, выломанный из посоха. Все страхи вдруг исчезли в один миг, и Ивашка Рыков, словно по мановению волшебной палочки, снова стал бесшабашным лесным разбойником…

Утром следующего дня московскую заставу миновали сани старьевщика, нагруженные разной рваниной. Лошадьми управлял кудрявый малый в поношенном армяке, а на задке сидел старый заскорузлый дед, который все время кашлял и плевался. Стрельцы к саням даже не подошли.

— Проезжай… да побыстрей, — буркнул стрелецкий десятник. — Ездют тут всякие… чаво дома не сидится?

Он совсем не удивился, что из Москвы вывозят такое непотребное старье. Стрелец знал, что за поношенную одежду, если ее хорошо починить, в российской глубинке можно было выручить вдвое по сравнению со столицей. Тем более, что старьевщики обычно торговали свой «товар» за натуру; они брали разную живность, чтобы потом продать ее в Москве с большой прибылью, даже сдав оптом.

Ворон с облегчением перевел дух лишь тогда, когда сани свернули на дорогу, ведущую в Боголюбово.

— Домой тебе никак низзя, — сказал Ондрюшка. — Сразу словят… — Иван лишь согласно кивнул. — А близ Боголюбова есть такие места, куды царские стрельцы даже носа не сунут. Знаю я… В лесу есть горушка, а в ней пещеры… когда-то отшельник жил. Скрытное место. О нем мало кто знает. Перебьемся как-нибудь, пока все затихнет, а там видно будет…

Копни стрелецкий десятник барахло на возе, его удивлению не было бы предела. Под тряпьем покоились два сундука с добром. Один из них принадлежал самому Ивашке Рыкову; в нем, кроме большой суммы денег, в основном лежали его рукописи, книги и рог инрога. А второй сундук был собственностью Бомелиуса. Убегая в спешке, он спрятал большие ценности — серебряные чаши, кубки, братины, даренные ему царем и боярами. Ворон нашел этот тайник…

Дорога постепенно втягивалась в лесные заросли. Ворон мрачно улыбнулся — где теперь Кудеяр? Одни болтают, что помер он, даже могила знают, где находится, другие рассказывают, что помиловал его царь и стал служить ему Кудеяр верой и правдой в кромешной сотне…

Исчез Кудеяр. Только слава и осталась, да сказки разные. Будто бы все добро, нажитое в разбоях, попрятал он в разных местах. В Брянских лесах даже называли местность, где скрыты клады, закопанные Кудеяром. Говорят, что над камнями, прикрывающими эти сокровища, вспыхивают огоньки, а два раза в неделю в двенадцать часов слышен жалобный плач ребенка.

«Брехня все это, — скептически думал Иван. — Не так уж и много было этих богатств. Что-то продавалось и проедалось, что-то так раздавали бедноте, а остальное обычно дуванилось [161] Дуванить — делить добычу. между разбойниками. Касаемо доли самого Кудеяра… что ж, возможно он что-то и припрятал. Да вот только кто этим кладом воспользуется…»

Ворон, сидевший на верхушке ели, тяжело взмахнул крыльями и взлетел к серому небу. Низкие тучи уже начали ронять первые снежинки, и вскоре сизая пелена скрыла от его острых глаз и дорогу, и сани, увозившие талантливого астролога-самоучку Ивана Рыкова и бывшего разбойника Ондрюшку в неизвестность.

Тяжелый удар в челюсть швырнул Глеба на землю и грубый голос рявкнул:

— Где карта, козел?!

Тихомиров-младший помотал головой, чтобы собрать в единое целое расплескавшиеся в голове мозги, сплюнул кровь из разбитых губ, и ответил:

— О чем вы, мужики?! Какая карта? Все, что у нас есть — перед вами.

— Товарищ не понимает… Счас дойдет…

Здоровенный бык одним рывком поднял Глеба за шиворот с земли и примерился снова влепить ему увесистую затрещину, но его остановил вкрадчивый бархатный баритон:

— Владьимир, погодите… Ви можете его… как это у вас говорьят?.. замочить. А мне он нужен живым.

Обладатель баритона, судя по речи, был иностранцем. К тому же он резко выделялся своим элегантным дорожным костюмом и манерами на фоне трех бандитов-братков, главным из которых был Вован. По ошеломленному выражению на лице Дарьи, с которым она глядела на этого господина, Глеб сообразил, что перед ними, скорее всего, таинственный Карл Штаден, «заказчик».

«Облысевший пудель…» — злобно подумал Глеб. В облике иностранца и впрямь было что-то собачье; а длинные кудрявые волосы соломенного цвета — как у известного французского актера Пьера Ришара — венчала немалая плешь.

Их схватили, когда они отдыхали у подножья Горького холма, возле знаменитого ключа, излечивающего от пьянства. Горушка вполне оправдывала свое название, потому что вода в роднике была немного горьковата, будто ее настаивали на полыни. Но горечь едва чувствовалась, и пить воду вполне можно было.

Однако Глеб лишь попробовал ее на вкус и сразу же выплюнул.

— Боитесь, что больше не сможете… как это у вас, мужиков, называется… а, вспомнила — квасить? — с ехидством полюбопытствовала Дарья-Дарина.

— Вы удивительно догадливы, милая. Все верно — квасить. А еще кирять, бухать, гужевать, калдырить… и так далее. Не хочу терять последнюю радость в жизни. Курить все равно когда-то придется бросить, сейчас это модно и везде приветствуется, да и здоровье все же нужно поберечь, а с женщинами у меня как-то не очень… — Глеб бросил на нее многозначительный взгляд.

Дарья фыркнула и покраснела. Видимо, вспомнила утро…