Андрей Посняков - Дальний поход

– Уходим сейчас, – эхом повторил вербовщик. – Чего здесь время терять… зря.

– Да, Нойко, – вдруг вспомнил Иван. – Там цепь-то… ну, на которую тебя…

– Понял, господин! Захвачу.

Через два дня пути ватажники повернули к морю. Просто взяли и ушли, когда Енко Малныче нагнал беспробудный сон на вербовщиков и сопровождавших их воинов и дев.

– А ты что не с нами? – прощаясь, осведомился Иван.

– А я – на север, в Яранверг, – колдун улыбнулся. – Я, Нойко, Сертако… для защиты далекого севера вполне хватит. Еще верный Ноляко где-то рядом, я его почувствовал, позвал… скоро нагонит.

– Да, но вербовщики…

– Они про вас и не вспомнят, – заверил Енко. – Будут считать, что только нас троих и ведут. И будут радоваться – мы ведь не простые воины!

– Хорошо, коли так… Ладно, прощай, Енко, и ты, Нойко, прощай, и ты, девица Сертако-нэ. Может, еще и свидимся.

– Обязательно! – колдун пригладил волосы. – Мы вовсе не собираемся на севере слишком долго жить. И в Хойнеярге дела скоро найдутся!

Простились с колдуном и казаки, и дальше каждый пошел своею дорогой – кто-то на север, а кто-то – на запад, к морю. Ватажники шли весело, путь выдался спокойный, без всяких невзгод, а к исходу третьих суток впереди, за узенькой кромкой волн, замаячили башни острога.

– Ну, слава те, Господи, добралися!

Перекрестившись, отец Амвросий опустился на колени, а следом за ним – и все остальные казаки, даже Маюни…

– Теперь бы как пролив переплыть?

– Переплывем! Чай, рыбку-то выберется ловить кто-то из наших. Увидим челнок – покричим.

– Да-а, теперь уж что… теперь уж близко!

– Ой, братцы! Гляньте-ка – лодка!

– Где?!

Все разом посмотрели на Семку Короедова, а тот указывал вовсе не на море, а на берег, за камни, за валуны. Там и лежала вытащенная на берег лодка, пустая, но с веслами.

– А вон еще одна! – кивнул Михейко.

– И вон…

– Ой, не нравится мне все это, упаси, Господи-и-и! – покачал головою Афоня. – Челны-то вроде как брошены все. Не случилось ли чего худого? Не напали ли колдуны на острог, не разграбили ли?

– А ну, поглядим! – решительно заявил атаман. – Давайте в челны, парни.

Исходя белой пеною, бились о каменистый берег сизые волны. Низкие серые облака висели над сторожевой башнею… и башня казалась пустой.

– А где же караульщики? Где?

– И на верфи никто не копошится…

– А мост, мост-то опущен…

– И ворота-то…

Дощатый перекидной мостик оказался опущенным, и налетевший ветер скрипел распахнутыми настежь створками крепостных ворот… А в остроге не было никого!

– Эй, эй! Есть тут кто-нибудь? Лю-у-уди!

Никто на зов не откликнулся. Ни одна живая душа. Лишь уныло скрипнули ворота.

Оправившись от первой растерянности, казаки прочесали весь остров, от острога до окруженных редколесьем болот, в надежде если и не отыскать хоть кого-то, то хотя бы хоть что-нибудь понять. Куда все делись? Почему острог опустел, и, судя по всему, очень быстро. В недостроенных избах и чумах валялись разбросанные там и сям вещи – рваные кафтаны, туеса, березовые ларцы, недоплетенные до конца лапти… Видно было, что собирались в спешке… быть может, со всей поспешностью спасались от сонмища врагов?

– Острог снаружи осмотрите, – погладив шрам, скомандовал атаман. – Если штурм был, какие-то следы все равно должны остаться – стрелы, камни.

– Глядели уж, – Ганс Штраубе задумчиво покачал головой. – Я вот как мыслю, герр капитан – никакого штурма и не было! Просто наши вовремя заметили превосходящие силы врага и решили не искушать судьбу. Просто собрались спешно да отплыли…

– На чем? В малый-то струг все не поместятся!

– Лодки пропали, господине! – подбежав, доложил Семенко Волк. – Ни одной нету, ни за болотами, ни тут, у причала.

– Вот! Что я говорил? – немец поднял вверх большой палец с такой энергией и силой, что казалось, собрался проткнуть небо.

Иван потрогал шрам кончиками пальцев – скорее всего, именно так все и было, так, как говорил Штраубе: казаки, узнав о готовящемся нападении врагов, просто, бросив острог, предпочли спасаться бегством. И осуждать их за это – глупо, тем более оставленный за главного Матвей Серьга – вояка бывалый, и, раз принял решение уйти, значит, выхода другого не было.

– С болот парни вернулись? – спросил атаман у немца.

– Вернулись, герр капитан!

– Тогда собирай всех здесь, у ворот – говорить, думать будем.

Говорили, однако, недолго – все ватажники как один поддержали версию Траубе – бегство от врагов, и другого тут ничего нельзя было б предположить. Да ничего другого и в голову не лезло.

– Тогда вражины могли за нашими погнаться, – опустив глаза, вслух предположил Костька Сиверов.

Отец Амвросий кивнул, сурово сдвинув брови:

– Могли. Могли и…

Не закончив мысль, священник быстро перекрестился.

Всем было понятно – могли и сгинуть, ведь враг-то был необычный – колдуны, читавшие мысли и воюющие чужими руками… рогами, клыками, хвостищами!

– Искать надо наших! – подвел итог атаман. – Прочесать всю округу… весь тот берег. Завтра же, помолясь, и приступим.

Когда все стали расходиться, Афоня Спаси Господи поспешно нагнал священника:

– Дозволь, отче, к завтрему храм Божий прибрати!

– Прибирай! – обернувшись, отец Амвросий добродушно перекрестил парня. – Дозволяю. Вроде так и чисто все, благостно… да песку-то наносили – ого!

Все казаки кучковались по избам, один не остался даже вечный отшельник Маюни – юный шаман тоже чувствовал себя неуютно, в голову все время лезли нехорошие мысли об Устинье, Ус-нэ. Где она? Что с ней? Жива ли? Нет, жива! Если б ушла в иной мир – Маюни бы это ощутил, узнал бы. А раз Ус-нэ жива, то, значит – и все. Значит, правильно поступил атаман, назначив поиски. Правильно! И теперь надо просить о помощи богов и великих духов. Пусть поможет великий Нум-Торум и его сыновья, пусть не станет препятствовать поискам мать-сыра земля Калташ-эква, пусть священное солнце – Хотал-эква укажет ватажникам путь.

Великий шаман отец Амвросий устроит моление завтра… а он, Маюни, чего ж будет завтра ждать? Сейчас, ближе к концу лета, ночи уже стали темнеть – самое время для моления.

Не говоря ни слова казакам, юноша незаметно выскользнул из избы и, погладив ладонью бубен, привычной дорожкою зашагал к болотам.

В пустой, да и так-то не очень обжитой еще атаманской избе было неуютно и холодно – с моря дул сильный, поднявшийся к ночи, ветер, а печь в избе так еще и не сложили, хоть и собирались к осени, даже натаскали с отлива камней, припасли глину.

– Ниче, не замерзнем, – чиркнув огнивом, Иван ловко высек искру, подпалил трут, а уж от него зажег добрую лучину – из березового топляка, – горевшую долго, ровно и ярко.