Андрей Посняков - Дальний поход

Вот остановилась, словно бы к чему-то прислушиваясь, обернулась:

– Здесь хорошо. Омуток! Отвернись, да.

– Не гляжу я…

Казак поспешно отвернулся, а колдунья, быстро скинув одежку, нырнула в реку… наслав на Ухтымку заклятье – чтоб возвращался к костру, зачем за подружкой жены приглядывать?

Даже не дожидаясь, когда ватажник скроется из виду, Митаюки-нэ выскользнула из воды и побежала к орешнику – уверенная в себе, ловкая, наглая, сильная, словно вышедшая на охоту самка молодой росомахи. Нагое тело ее, мокрое от воды, быстро высыхало, многочисленные колючки вовсе не задевали кожу, и ветки не били в глаза – юная ведьма ведь была у себя дома! Знала, как и куда идти.

Ну, вот! Рябины! Точно – вершинами связаны, клейкой нитью гигантского паука-птицееда.

Несмотря на все прошедшее время, рябиновый наговор еще тлел, и юная ведьма хорошо чувствовала чужое колдовство… впрочем, нет – не чужое, а свое, родное, ведь это была ее земля! Тем не менее это заклятье сейчас надобно было разрушить – иначе бледнолицые не смогут пройти, а на них – на всех казаков во главе с Матвеем и даже на их жен и дев – у Митаюки имелись планы.

– О, великий Нга-Хородонг!

Опустившись в рябиннике на колени, колдунья ловко прокусила ладонь и замазала кровь по лицу:

– Прими мою кровь, великий Нга-Хородонг, и пусть сила твоя станет сейчас моею…

– Не убивай оберег, девочка!

– Что?! – услышав чужие слова, Митаюки резко обернулась… и успокоенно перевела дух. – А, это ты, Нине-пухуця… Не расслышала, что ты сказала?

– Все ты расслышала, – хмыкнула себе под нос старая ведьма. – Хотя… хорошо, повторю еще разок. Не разрушай оберег! Надо лишь его ненадолго открыть, пройти, а потом – оставить все как есть. Вдруг да за нами кто-то идет?! Вспомни красные лоскутки – их ведь для кого-то оставляли!

– Да, это верно, мудрая Нине-пухуця, – подумав, девушка согласно кивнула. – Так, как ты сказала, и сделаем. Поможешь мне?

– Конечно, помогу. Чего ради я здесь стою-то?

Расцветал день. Из лагеря доносились крики и голоса пробудившихся казаков, и девичий хохот, в кустах засвистали птицы, а где-то далеко за рекою утробно замычал трехрог. Синие стрекозы проносились низко над самой водою, распускались из бутонов крупные цветы, голубые, сиреневые и желтые, тянулись к обоим солнцам – какие-то – к обычному, а иные – к колдовскому.

– Ми, подруженька, а ведь это – Яхаивар, правда?!

Подойдя, Тертятко взяла Митаюки за руку и заглянула в глаза:

– Если так… там мы дома, что ли?

Юная ведьма качнула головой:

– Не думаю, чтоб так.

– Но ведь мы к Яхаивару пришли! – резко возразила Тертятко. – Я же вижу! И озеро, и река, а вон там – орешник, помнишь, как мы орехи-то собирали?

– Да помню. – Митаюки-нэ покусала губу. – Только селение-то наше – разорено, заброшено, и все жители его давно покинули… кто смог.

– Вот именно – кто смог! – девушка все же не теряла надежды. – Может, кто и остался… или вернулся… родители…

– А ты что, видишь над селением дым очагов? – колдунья резко прервала подругу. – Так что не радуйся раньше времени, Те. Хотя… это теперь наш дом, тут ты права.

– О, великая Неве-Хеге! Так мы здесь и остановимся?

– Остановимся, – хмыкнула Ми. – И очень даже надолго… Что-то, подруга, ты бледноватая. Иди-ка в шалаш, приляг, отдохни.

Старуха Нине-пухуця давно уже делала знаки, мол, заканчивай-ка поскорей все беседы, гони прочь эту простушку, чай, дела поважней есть!

Помахав Тертятко рукой, Митаюки-нэ подошла к старой ведьме:

– Однако пора и вход открывать, так?

– Откроем…

Нагнувшись, старуха одним движением руки схватила ползущую в траве змею и ловко открутила ей голову:

– Думаю, змеиной крови нам вполне хватит. Ведь только открыть…

– Да! И еще успеть, чтобы все прошли.

– Ой, не тревожься, дева. Успеем.

Распластав змею кремневым ножом, обе колдуньи измазали кровью лица, разбросав части змеиной кожи по всем сторонам – всем духам, голову же кинули на север:

– Прими нашу жертву, великий Нга!

Умилостив духов, женщины приступили к колдовству – нужно было делать все быстро и вместе с тем осторожно, чтобы не повредить наложенное ранее заклятье, а лишь немного его ослабить, надеясь, что вскоре оно возродится вновь.

– О, великая Праматерь Неве-Хеге…

– Могучий Нга-Хородонг…

– И вы, славные Хэдунга и Мэрю, дочери отца семи смертей…

– Грозный Темуэде-ни, пусть тень от твоей небесной упряжки не упадет на нас…

– Пусть эта кровь сделается вашей…

– Пусть то, что сделали одни, смогут переделать другие!

Причитая и бормоча слова заклятья, обе колдуньи скинули с себя всю одежду, при этом Нине-пухуця тут же обратилась в грудастую молодку, видимо, полагая, что богам так будет приятнее. И теперь уже две молодушки, нагие и вымазанные змеиной кровью, закружили вокруг старого оберега, постанывая и взмахивая руками, словно б это били своими крылами пытающиеся взлететь птицы.

– О великая Праматерь!

– Неве-Хеге!

– Прими эту кровь, пей, ешь ее!

– Пусть так и будет! Так!

Все быстрей и быстрей кружили колдуньи вокруг связанных прочной нитью птицелова рябин с оберегом, все громче выкрикивали заклинания и даже расцарапали себе кожу ногтями – на животах, на груди…

– О, великая Мать!

– О, духи рябиновой рощи!

Кружить нужно было быстро, и, главное – в верном направлении: чтобы убрать наложенное на оберег заклятье – против хода солнца, чтоб наложить новое – наоборот. И этот тонкий момент надо было еще уловить, почувствовать… обе колдуньи сделали это разом! Застыли на миг, повернулись…

– О великая Неве-Хеге!

…побежали в обратную сторону, словно закручивая только что распутанные нити. И тут тоже главное было – не перестараться, не переборщить, иначе можно было дать оберегу такую силу, что и вообще нельзя будет пройти…

Впрочем, и этот момент обе ведьмы ощутили разом. Разом замерли, бросились на колени, воздев окровавленные ладони к небу… и – одновременно – упали в густую траву.

– Ну, все. – Старчески кряхтя, Нине-пухуця поднялась, потянулась за разбросанной тут и там одеждой. – Мы все, как надо, сделали, девочка.

– Я знаю, что – как надо, – Митаюки-нэ поспешно спрятала улыбку. – Теперь надобно поскорее идти, всех разбудить. Нельзя терять времени!

– Вот это ты верно сказала – нельзя!

Яхаивар встретил незваных гостей гнетущим ощущением брошенности и пустоты. Поваленные чумы, полусгнившие хижины, сгоревшие остовы храма великого Нга и дома воинов – все казалось каким-то ненастоящим, будто бы в этом селении никто никогда не жил, не любил и ни во что не верил.