Сергей Шведов - Грозный эмир

На слова, вскольз брошенные шевалье де Теленьи, обиделись все трое антиохийцев. Благородному Альфонсу не понравилось, что его назвали юношей. Пуатье усмотрел в словах триполийского пьяницы намек на свою жену Франческу. А почему обиделся Пьер де Саллюст было известно только ему да Богу. К счастью для Гаспара, вино еще не успело ударить в головы благородным шевалье, и они сумели удержать злобу, рвущуюся наружу.

– Ваши проблемы, это наши проблемы, – продолжал как ни в чем не бывало Гаспар. – Но если вы не способны их разрешить, то мы можем совершить равноценный и взаимовыгодный обмен.

– Какой еще обмен? – удивился Пуатье, глядя на Лаваля злыми глазами.

– Все очень просто, дорогой Раймунд, – ласково улыбнулся хозяину гость. – Мы устраняем препятствие с твоего пути, а ты, став графом Антиохийским, глохнешь и слепнешь при одном только упоминании о Триполи. Как видишь, наши условия для тебя не слишком обременительны.

Тишина, воцарившаяся в зале, могла стать предвестником бури. Антиохийские шевалье искоса поглядывали то друг на друга, то на гостей, но с ответом не торопились. Собственно, решение в данном случае мог принять только один человек, но он-то как раз предпочел помолчать. Раймунд де Пуатье был слишком умным человеком, чтобы не догадаться о сути и последствиях сделки, которую ему предлагал шевалье де Лаваль. Но довериться человеку практически постороннему, было, похоже, выше его сил.

– Ты напишешь письмо, шевалье де Пуатье, в котором признаешь право Луи де Мондидье на графский титул и земли его отца, – спокойно произнес Лаваль. – Это ничем тебе не грозит. Кому вообще интересно мнение простого шевалье по поводу престолонаследия в чужом графстве. А вот когда ты станешь графом Антиохийским, письмо станет гарантией твоего невмешательства в чужие дела.

– Ты просто сумасшедший, Герхард! – прошипел треснувшим голосом Пуатье.

– Я нищий, Раймунд, такой же нищий, как и ты. Сколько тебя будут терпеть в Антиохии – год или два? Женское сердце переменчиво. Твои враги подсунут Алисе расторопного молодца, а тебя либо удавят, либо прогонят прочь. И они будут совершенно правы. Если можешь взять, так возьми, а если не можешь, то уйди. Зачем же путаться под ногами у решительных людей.

– Почему я должен тебе верить?

– А ты не верь, Пуатье! Зачем мне твоя вера. Я ведь не Создатель и не Спаситель. Напиши письмо, а больше мне от тебя ничего не нужно. Все свершится само собой, без всяких усилий с твоей стороны. Считай, что я взял на себя роль Провидения.

– Не богохульствуй, шевалье! – воскликнул Саллюст.

– Не трусь, благородный Пьер, тебе вообще не придется трудиться. Пара глотков вина, кивок головы, и вот ты уже маршал графства Антиохийского. А ты, благородный Альфонс, хочешь стать коннетаблем?

– Не хочу, – буркнул Вилье. – С меня хватит и баронского титула.

– Я даю его тебе, Альфонс, вместе с головою Влада де Русильона. Почему эти люди имеют все, а мы ничего? Да потому, что их отцы были решительнее наших. Третьи и четвертые сыновья благородных родов, не имевшие за душой ничего, кроме мечей, захватили богатые земли. Честь им за это и слава! Но при чем здесь их сыновья?! Почему их права выше наших? Или ты собрался в храмовники, шевалье де Вилье?

– Благодарю покорно, – буркнул Альфонс.

– В таком случае не сочти за труд, будущий барон, принеси перо и пергамент. Благородный Раймунд решит сейчас и твою, и свою судьбу.

Жозефина с интересом прочитала письмо, переданное ей Лавалем, после чего, ни слова не говоря, выложила на столик полторы тысячи денариев. Герхард даже не стал их пересчитывать, чем кажется удивил свою щедрую нанимательницу.

– Какие пустяки, – равнодушно махнул рукой шевалье. – Одной монетой больше, одной меньше. Я почувствовал вкус большой игры, Мондидье, и теперь с нетерпением жду, как лягут кости.

К изумлению Гаспара де Теленьи, не верившего в успех предприятия, кости упали именно так, как им и следовало упасть. Из Иерусалима пришло печальное известие: благородная Франческа скончалась, не вынеся разлуки с горячо любимым человеком. Зато порадовала Антиохия: благородный Раймунд вдовствовал недолго и уже через месяц стал счастливым мужем графини Алисы. Гаспар уронил по этому случаю горючую слезу в кубок с дорогим каирским вином:

– Как странно устроена наша жизнь, Герхард. Несчастье одних становится фундаментом для счастья других. Я не хотел бы быть в этом мире, Богом.

Шевалье де Теленьи стал воистину добрым ангелом для Лаваля. В окружении Понса его считали своим, во всяком случае, Гаспара беспрепятственно пускали не только в цитадель, но и в графский дворец. Он был вхож даже в апартаменты Сесилии, куда пускали людей исключительно проверенных и надежных. С коннетаблем Венсаном де Лузаршем, красивым сильным мужчиной лет тридцати, Теленьи был на дружеской ноге. При таком расторопном покровителе, Лаваль просто не мог затеряться в толпе, жаждущих внимания прекрасной Сесилии. Дочери французского короля Филиппа уже исполнилось тридцать пять лет. Двадцать из них она провела на Востоке. Сесилия родила Понсу наследника и этим ограничилась. Каким образом эта женщина сумела сохранить со своим обманутым мужем прекрасные отношения, Лаваль мог только догадываться. Скорее всего, дело было в том, что Сесилия и Венсан не выставляли свои отношения на показ, свято блюдя приличия. На людях они держались чопорно и даже с заметной прохладцей, опровергая тем самым порочащие их слухи. А слухи меж тем практически сошли на нет, ибо кого же может шокировать связь, длящаяся вот уже почти пятнадцать лет.

Сесилия была растрогана несчастьями анжуйца, ставшего жертвой чужой интриги. Король Фульк поступил неблагородно, втянув наивного молодого человека в свои неблаговидные дела, а потом бросив его на произвол судьбы. Правда, коннетабль Венсан вскольз заметил графини, что она рискует рассориться с Гуго де Сабалем, привечая его кровного врага. Разговор, в котором решалась судьба Герхарда, происходил в личных покоях Сесилии. Причем графиня полулежала в кресле, а коннетабль стоял у окна, всем своим видом демонстрируя непреклонность.

– Я тебя умоляю, Венсан, благородный Гуго уже давно забыл об этой истории. По моим сведениям, барон де Сабаль влюбился в Амалию де Сен-Клер, огорчив тем самым не только свою супругу Терезу, но и королеву Мелисинду, которая во всеуслышанье заявила, что нога Гуго никогда больше не ступит на землю Иерусалима.

– Старый сплетник, – поморщился Лузарш, бросив недовольный взгляд на Теленьи.

– Я же не прошу у тебя маршальского жезла, благородный Венсан, но в качестве лейтенанта гвардии, мой юный друг вполне сгодится. На благородного Герхарда навешали всех собак, но никто еще не упрекал его в робости. Нельзя же обрекать на голодную смерть человека, пусть и совершившего скверный поступок, но ведь не по своей вине.