Сергей Шведов - Пилигримы

– Прямо не византиец, а райская птица, – хмыкнул ему в спину один из мечников, вызвав смех у своих товарищей.

Тысяцкий погрозил шутникам кулаком, после чего гриди разом притихли. Филипп легко сел в седло и выехал со двора вслед за Вышатой. До Детинца от усадьбы Еловита было никак не более двух верст, но ехать пришлось довольно долго из-за толкотни на улицах. Мечники хоть и поругивали киевлян, но плети в ход не пускали, опасаясь, видимо, нешуточного отпора. Мостовые киевские были чуть пошире новгородских, но и здесь четыре всадника с трудом помещались в ряд. Вблизи Детинец оказался куда больше и величественнее, чем издали. Он занимал всю вершину пологого холма и представлял собой, по сути, город в городе, где число жителей наверняка считалось на тысячи, а не на сотни. Ворота цитадели были распахнуты настежь – въезжай всяк, кто пожелает, но особой толкотни здесь не наблюдалось. Улицы Горы в отличие от улиц Подола были вымощены камнем, а не деревом, что сразу же отметил Филипп.

– С Горы Киев начинается, ей же он и заканчивается, – надменно произнес Вышата, заметивший интерес гостя. – Здесь живет вся старшина Русской земли. Здесь благородные роды строили свои терема, еще когда о Рюриках не было и помину. А ныне на Горе тех боярских и купеческих палат более сотни. Это не считая храмов, а также княжеского и митрополичьего дворов.

Двор митрополита был обнесен каменной стеной, двор княжеский – деревянной. Последний был настолько велик, что занимал едва ли не десятую часть холма, именуемого Горою. Сам великий князь жил в каменном дворце, выстроенном, скорее всего, византийскими мастерами. Во всяком случае, он чем-то напомнил Филиппу дворец протоспафария Константина, в котором ему не раз приходилось бывать. Кроме дворца в княжеской усадьбе было еще множество построек, частью каменных, частью деревянных, предназначенных, видимо, для мечников, прислуги и хозяйственных нужд. Княжеская челядь щеголяла в шелковых рубахах разных цветов, подпоясанных шнурами с кистями и в желтых сапогах. Гриди все как на подбор были в свитах из зеленого и синего сукна, перехваченных парчовыми поясами. Почти у всех на перевязях висели мечи в богато отделанных ножнах. Однако кольчуги и панцири были только на тех, кто стоял на страже.

На Филиппа обратили внимание, но особенного переполоха его появление во дворе не вызвало. Судя по всему, чужеземцы не были редкостью ни в Киеве, ни в княжьих палатах. Полдесятка одетых в парчовые свиты бояр стояли на галерее, спускающейся во двор, и о чем-то негромко переговаривались. Завидев гостя, сопровождаемого Вышатой, они расступились, а один даже не удержался от вопроса тысяцкому:

– А что же суздальцы?

– Не пожелал князь Андрей приветствовать двоюродного брата, – зло бросил Вышата. – Гордость заела сынка Долгорукого.

– Пусть покуражится, – заметил один из бояр. – Время терпит.

Филиппа ввели под своды творца почти торжественно. Впереди него шли два мечника в кольчугах и панцирях, рядом вышагивал тысяцкий Вышата, а позади теснились бояре, решившие, видимо, послушать, о чем будет петь великому князю залетная птица. Шевалье де Лузарш не был послом, а потому и не ждал пышного приема. Вышата шагнул за дубовую дверь, украшенную узорами из серебра, и почти сразу же вышел обратно:

– Входи, что ли, византиец, князь пожелал тебя видеть.

Изяслав Мстиславович, человек средних лет, среднего роста и среднего телосложения, с красивым смуглым лицом и выразительными карими глазами взглянул на гостя с удивлением, но на его поклон ответил вежливым кивком. Одет он был в светло синий кафтан с высоким воротом, украшенном по груди узорами из серебряных нитей. Оружия при нем не было. Да и кто станет ходить с мечом по собственному дому.

– Ты не византиец, – сказал он с любезной улыбкой своему гостю.

– Я франк, – подтвердил Филипп, протягивая хозяину письмо.

Великий князь равнодушно пробежал послание глазами. В одном месте его красиво очерченные брови чуть приподнялись, а в самом конце он едва заметно повел плечами. Судя по всему, послание протоспафария Константина не произвело на него особенного впечатления, не вызвав в его душе ни радости, ни гнева.

– Я слышал, что германцы короля Конрада уже вступили на землю империи, – спокойно произнес Изяслав и бросил письмо на стоящий рядом столик.

– В таком случае ты знаешь больше меня, великий князь, – сказал Филипп. – Когда я покидал Константинополь, о предстоящем крестовом походе только говорили.

– Мне показалось, что синклит, встревоженный дурными вестями из Европы, поспешил с выводами, – задумчиво проговорил Изяслав. – Киев вовсе не собирается разрывать пуповину, связывающую нас с греческой церковью. Мы по-прежнему признаем патриарха константинопольского главой христианского мира. Наша переписка с римским понтификом не более чем дань вежливости человеку, весьма почитаемому нашими друзьями в Европе. Что же касается вассальной зависимости Руси от империи, то она просто приснилась уважаемым членам синклита. Русь всегда сама выбирала свой путь, и не собирается изменять своим привычкам. Но это вовсе не означает, что мы стали врагами Византии. Я буду тебе очень благодарен, рыцарь Филипп, если ты сумеешь донести мои слова до ушей константинопольских патрикиев.

– Я сделаю все, что в моих силах, – склонил голову Филипп. – Но, быть может, следует доверить твои слова бумаге, великий князь?

– Не думаю, – улыбнулся Изяслав. – В переписку следует вступать только с равными, рыцарь. Я подожду письма от басилевса Мануила.

На этом прием, длившийся несколько минут, закончился. Благородный Филипп ничего хорошего от встречи с великим князем Киевским не ждал, а потому и не огорчился результату. Зато свое мнение о государе Руси он успел составить. Изяслав Мстиславович оказался человеком твердым, уверенным в себе, и напугать его слабеющей Византии будет непросто. Свою нынешнюю политику, столь невыгодную Византии, князь Киевский менять не собирался, о чем заявил посланцу Константина Тротаниота недвусмысленно. Эти выводы, сделанные Филиппом, охотно подтвердил и боярин Вышата, далеко не последний человек в свите Изяслава Мстиславовича.

– Кроме вечного чванства мы ничего от Византии не дождемся, – пренебрежительно махнул рукой тысяцкий, решивший по какой-то причине сопровождать гостя до усадьбы Еловита.

– У вас одна вера, – напомнил ему Филипп.

– А у тебя она другая, франк? – усмехнулся Вышата. – Или ты Христа не почитаешь? Если папа и патриарх в ссоре, то это вовсе не означает, что мы должны друг другу глотки рвать. А ведь тот же император Мануил по крови венгр наполовину – чего его, спрашивается, с королем Гезой мир не берет?