Симона Вилар - Ведьма в Царьграде

Говорил о наказе Ольги сбивчиво: мол, та в дорогу дальнюю собралась, ей Малфрида нужна, чтобы поворожила, чтобы посоветовала, как в былые годы, когда она княгине во всех ее начинаниях способствовала. Чародейка вроде как слушала, а Свенельд все равно опасался, что сейчас Малфрида хмыкнет и сгинет, как и не было ее тут. Она ведь дикая, ее никто приручить не смог. Ни княгиня, ни он сам, ни Малк… Который сейчас места себе не находит, зовет ее, кается, что с христианами связался.

Свенельд был честен, а потому так и сказал ведьме: муж твой не стал христианином, он просто пожалел их, позволил у себя провести службу. И уже сокрушается о содеянном.

Малфрида ответила после продолжительного молчания:

– Зря стараешься, Свенельд. Малк… Он давно христианской верой интересовался.

– Многие интересуются. Но мало кто крестится.

Она молчала, дышала бурно. В слабом свете Свенельду вдруг почудились длинные клыки, выступившие из ее рта. Он даже отшатнулся. Но ведьма отвернулась и надолго замолчала. Выждав время, Свенельд сообщил, что ей приказано явиться в Вышгород.

Малфрида вздохнула. Повернулась – и не было уже никаких клыков у нее. Померещились они варягу, должно быть.

– В Вышгород? – переспросила Малфрида. – Ну, так тому и быть. К Ольге поедем!

Сказала, как повелела. И пошла, не оборачиваясь, будто и не интересовало ее больше ничего. Будто прошлое осталось там, позади, и дела ей до того не было.

Княгиня Ольга обычно предпочитала проживать не в Киеве стольном, а в своем городе Вышгороде на Днепре. Еще Олег Вещий отдал это место ей под руку, а при муже, князе Игоре, Вышгород вообще стал считаться главной вотчиной его жены. Позже, получив после похода на древлян третью часть дани на свои вышегородские нужды, Ольга превратила свою вотчину едва ли не в соперника самого Киева: и терема возвела тут не хуже киевских, и знать стала селиться вокруг жилища государыни, и торги пошли, и корабли сюда приставали, устраиваясь у длинных причалов днепровских.

А уж терем Ольга для себя возвела просто загляденье: нарядное крыльцо на толстых расписных опорах, наличники окошек резьбой, будто инеем, украшены, высокие шатровые кровли гонтом [18]покрыты, на шпилях позлащенные петушки блестят. А еще Ольга повелела раскинуть вокруг терема сад, где по ее наказу сажали местные и заморские растения, цветники разбили, белым песочком дорожки посыпали. Хорошо тут было принимать гостей и послов, беседовать с ними, сидя на крашеных скамьях под раскидистыми кронами, а то и прогуливаясь между ярких цветников.

Правда, с тех пор как в Вышгород к матери прибыл сын Святослав, почтенная тишина и значимость в любимой вотчине княгини поубавились. И хотя, с одной стороны, Ольга была рада приезду сына, как же непривычно шумно и суматошно сделалось в Вышгороде с прибытием молодого князя, как неспокойно и хлопотно! Ибо Святослав прибыл не один, а с многочисленными дружинными побратимами. В дружине его и новгородцы были, и варяги, и кривичи, да и полян уже немало к молодому князю прибилось, даже древляне из лесов соглашались у него служить, приходили целыми десятками, а то и дюжинами.

Молодой князь радостно набирал себе молодцев. Поначалу Киев весь взбаламутил военными игрищами и скачками, состязаниями лучников и копейщиков, а теперь тем же занялся и под окнами княгини. Потому и вытоптаны были цветники вокруг терема, деревца заморские порублены, скамейки разломаны. Что тут поделаешь, когда такая орава силушкой похваляется. И шум стоит день-деньской, вопли и посвист долетают до высоких окошек гридницы [19]. Княгине приходилось прилагать усилия, чтобы не отвлекаться на весь этот гомон, чтобы вникать в то, что ей докладывали.

Вот и нынче она стояла у длинного стола, а невысокий и верткий боярин Сфирька, вскидывая торчавшую клином бородку, указывал ей на разложенную на столешнице карту, где на выскобленной телячьей коже были обозначены изгибы Днепра, мимо коих им предстояло пройти на судах.

– Вот погляди, княгиня пресветлая. До этого места, где крепость Канев расположена, мы будем идти еще по своим землям. А дальше уже речка Рось [20]– и все, в чужом краю мы. Тут уже Дикое Поле начинается. Тут и черные клобуки живут, и берендеи, и хазары черные [21]шастают. Но с этими мы как-то уже научились ладить – когда силой, когда даже приторговываем с ними. А основная опасность – сама же небось знаешь – нам от печенегов будет. Ибо давно ряд [22]с ними не укладывался, давно послов не отправляли к копченым. Вот и не знаю, что случится. Особенно как до порогов на Днепре дойдем. И опасаюсь я…

– Что ты меня степняками стращаешь, Сфирька! – резко оборвала боярина княгиня. – Знаю ведь, ты чаще иных струги к грекам направлял, в Корсуне едва ли не подворье свое устроил, да и в Царьграде тебя знают. И как-то же проходил ты и пороги, и степняков миновал.

Сфирька сжал в кулаке свою жиденькую бороденку. Глянул будто виновато, но Ольга знала, как этот мелкий боярин хитер и предприимчив. Он был из тех немногих киевлян, кто уже более десятка раз плавал за моря и всегда благополучно возвращался. На этих поездках да торгах удачных Сфирька и поднялся, разбогател так, что своих пятерых дочерей просватал за именитейших бояр киевских, сам боярские браслеты надел и ныне в Думе среди нарочитых [23]мужей не на последнем месте у двери заседал. Уважали его, хоть был он роста невеликого, кривобокий и щуплый – совсем незначительный с виду. Но умен. Вернее, хитер. А еще толков. Поэтому Ольга и решила взять его главным провожатым до Царьграда в своем караване. Сфирька, узнав, на какую службу его позвали, тут же свои суда с мехами и воском присовокупил к череде кораблей правительницы, но Ольга в том ему не мешала: толковый человек, он нигде своей выгоды не упустит, а она таким только помогать будет. Станут богатеть ее люди, и ей лучше, а там и по всей Руси выгода пойдет.

Сфирька говорил княгине:

– Ты пойми, государыня пресветлая, я-то что – сошка мелкая. Меня припугнут – я и откупаюсь, а то и стрекача дам, если выйдет. А чтобы не догнали, какой-никакой товар за борт бросаю, дабы отвлечь копченых, – бочонок с медом, куль с овчинами, а то и парочку рабов из слабосильных. Пока неразумные печенеги их вылавливают, я далее иду, под прикрытием стрелков моих, которые с кораблей начинают отстреливаться. А на порогах уже так не выйдет, там сам в ножки печенежским ханам кланяюсь, сам позволяю ясыр [24]выбирать. Убыток, конечно, ну да как иначе. Ведь если с печенегами уговоришься, они потом не трогают, да еще и от иных копченых оберегают. Но повторюсь – я сошка мелкая. Меня и обидеть можно. А ты – государыня огромной державы. Тебе уступить копченым – лицо потерять.