Симона Вилар - Ведьма княгини

– Да знаю я, – отмахнулась Малфутка, не желая слышать подробности того, что и сама не раз видела.

– И я знаю, – тихо отозвалась Годоня. – Как и поняла, что Межаксева не единожды к тебе являлась. Раньше ко мне приходила, потом к тебе повадилась. Она ведь поняла, что в тебе есть сила.

– Какая сила?

Горбунья хитро хмыкнула, опять засучила ручками-лапками.

– Да уж такая. От меня могла бы и не таиться. Такие, как мы, всегда друг дружке помогаем.

И прищурилась хитро:

– Я вот о чем спросить хочу: готова ли ты праздновать этой ночью? Завтра Живин день настает, волхвы обряды поведут против темных сил. Но то завтра, а сегодня как раз наша ночь, колдовская, могучая! На Лысой горе все наши соберутся. Ну и ты… Как, явишься ли туда али нет?

Малфутка судорожно глотнула. Была наслышана уже, что есть под Киевом такое место особенное да недоброе, где порой невесть что творится. Люди туда и днем редко заходят, а селиться там и вовсе никто не думает. Ибо там собираются на свои сходки всякие ведьмы, колдуны и чародеи, творят всякое непотребство. И вот теперь Годоня как нечто само собой разумеющееся говорит, что Малфутке следует там быть.

– Твои же соплеменники древляне что-то наколдовали, отчего сила великая разливается везде, и, пользуясь этим, кто только ни явится нынче на Лысую гору. Говорят, сам Кощей из полуночных [43]краев прибудет, да и жертву себе уже отметил. А это далеко не часто случается, чтобы сам хозяин подземных сокровищ к нам на полудень прилетал. Помнится, еще до вокняжения Аскольда с Диром он тут показывался, я там была, помню то чародейство великое. Времена тогда были глухие, мы много что себе в ту пору позволять могли, самого Кощея зазывали. Но с тех пор он больше не являлся. И вот нынче опять чарами мощными повеяло, да такой силы силенной, что я и не упомню. А ведь Киев с тех пор неслыханно разросся, по Днепру начали русичи ладьи водить до самого Греческого моря [44], народу тут тьма расселилась, и христиане приезжают, ворожат тут своими молитвами. Но и их силу нынешнее волшебство пригнуло. Так что будет сегодня забавщина-небывальщина, наберемся мощи чародейской, сколько бы потом волхвы ни молили Перуна и Живу развеять наши чары. Ну что ты молчишь все, боярыня? Ты со мной или как?

– С тобой… – как эхо отозвалась Малфутка.

Годоня довольно потерла сухенькие ладошки, захихикала.

– Что ж, новенькую на разгулище привести всегда славно. Да и тебе будет на что там поглядеть, чему порадоваться.

И предупредив, чтобы Малфутка была готова, как стемнеет, Годоня выскочила за порог почти вприпрыжку.

Но к чему надо было быть готовой, Малфутка не могла понять. Да и в тереме люди долго гомонили, обсуждали неожиданную кончину Липихи, готовились к завтрашнему погребению. Годоня несколько раз заходила, ворчала, что как назло дворня никак не уймется, а вон уже сумерки настали, небо затянуло тучами, ветер шумит.

– Ты бы наказала Дреме угомонить людей, – попросила горбунья. – Дрема-то тебя враз послушается.

– Я не могу, не знаю как, – растерялась Малфутка.

– Али слово заветное подзабыла? – прыгала на месте в нетерпении Годоня, смотрела сердито. А потом вдруг что-то сообразила, постучала себя по лбу костяшками пальцев. Сама же улыбнулась, растягивая старческие синеватые губы, отчего стал заметен ее единственный, похожий на клык зуб: – Ах я недогадливая! – качала она головой в темном платочке. – Ах непутевая. Я думала, что ты, как и все наши, после такой грозы силой полна, а это ведь ребеночек в тебе мешает сущность свою чародейскую почувствовать. Ну что за морока нам, ведьмам, когда в нас новая жизнь зреет! Никакое чародейство из нас не идет, лишь тлеет, как тихие уголья под пеплом. Ну уж ладно, сама я управлюсь да тебе подсоблю.

Что она делала, Малфутка не ведала, да только через время приход Дремы и впрямь ощутила. Не так ясно, как ранее, во время грозы, но все же тень унылую различила. Сама подремывать начала, да котенок разбудил, скакал возбужденно, мяукал, не давая впасть в забытье. А ведь весь остальной терем уже погрузился в тишину, даже охранники на стенах перекликаться перестали.

Вот тогда-то и пришла вновь Годоня, принесла горшок с какой-то пряно пахнущей смесью, хихикала. Старуха была рада, но рада такой нехорошей радостью, что Малфутка не могла справиться с дрожью.

– Я помогу, помогу тебе, – скалила единственный зуб горбунья. – Давай раздевайся, обмажемся сейчас, сразу легче станешь.

Сама она уже сорвала с головы платок, трясла жалкими седыми космами. Разделась донага и стала натираться, размазывая по искаженному кривому телу темную жидкую грязь, которая, однако, тут же впитывалась, только запах сильный оставался, пронзительный и резкий, так что в глазах защипало.

Малфутка тоже разделась, натиралась, отвернувшись от Годони, то ли стесняясь наготы, то ли не желая видеть уродливое голое тело горбуньи. Но только темная жижа впиталась в ее кожу, как смущение это враз прошло. Она повеселела, почти с наслаждением растирая между грудей и по животу вязкую холодноватую мазь, вдыхала ее крепкий запах. Кожу ее стало сперва покалывать, потом она приятно потеплела, голова чуть кружилась, по спине пробегали мурашки. А сама кожа становилась гладкой и какой-то… легкой, что ли? И непонятная радость переполняла.

«Так, значит, я и впрямь ведьма? Как и она. – Малфутка с улыбкой посмотрела на пружинисто прыгавшую рядом Годоню… – Да, я ведьма Малфрида, – подумала с удовлетворением. – Они все меня так называют. Как же это славно!»

И только поняла это, – не вспомнила, а именно поняла, – то сразу торжество ощутила, а еще любопытство и радость. Сама бы заскакала не хуже Годони.

– Что теперь делать? – спросила.

Годоня тут же приволокла две метлы, уже протянула одну древлянке, но спросила, умеет ли та летать на такой. И видя ее растерянное лицо, даже сплюнула с досады.

– Я как деву невинную соблазняю, вот уж кикимора щекочи! А ведь вижу – я не чета тебе, ты посильнее меня чародейка. Ну и что же нам теперь делать? Мое помело двоих не выдержит.

Но вскоре нашелся ответ. Годоня сказала, что после того как боярыня Малфутка повелела исполнить просьбу овинника, тот к ней особо расположен, вот и выдаст им самого сильного козла. А на козле лететь лучше, чем на помеле, только вот не так быстро.

Они обе спустились во двор. Тела их слабо светились – и горбатое искривленное Годони, и стройное, длинноногое Малфриды, с едва заметно выпирающим животом, покрытое, как накидкой, тяжелой массой кудрявых волос. Заметь их кто из челяди – вот уж подивились бы. Но Дрема в эту ночь хорошо постаралась, тихо все было в большой усадьбе воеводы Свенельда, только сверчки выводили свои долгие трели да где-то вдали протяжно кричала выпь.