Василий Сахаров - Северная война

Впрочем, это было мимолётное впечатление. Седрик гнал дальше своего жеребца, который уже устал и едва не валился с ног, и тут Зальх обнаружил, что коварное и нечестное оружие дикарей свалило его оруженосца, за которого рыцарь нёс определённую ответственность.

Стена замка, на которой появились защитники с луками, была уже рядом, и Зальх решил рискнуть. Он резко повернул своего коня вправо, одновременно выхватил меч и, проносясь над Танкредом, перегнулся с седла и разрубил натянутую волосяную верёвку, которая утаскивала того в плен. Тут же язычники пустили в него стрелы, три штуки, и все они попали в рыцаря. Но его защита была хороша. Два метательных снаряда клюнули Седрика в шлем и отскочили, а одна ударила в грудь, но под углом и только слегка порвала кольчугу. Затем в воздух взвились сразу две петли, которых рыцарь не видел. Однако в этот момент он вновь повернул коня, и петли его не схватили. И тут защитники замка стали стрелять во вражеских всадников и ранили двоих. Славяне, видя это, с диким посвистом, подхватили своих товарищей и унеслись обратно к лесу, а Зальх спешился и, с трудом переставляя подрагивающие ноги, подошёл к оруженосцу. Он помог оглушённому Танкреду встать и повёл его к открывающимся воротам, которые распахнулись лишь после того, как хозяин укрепления узнал Уттенхайма.

Спустя несколько минут рыцари оказались в безопасности. Ворота замка отсекли людей от мира, и пришла пора подсчитать потери. Всего отряд Уттенхайма потерял двадцать семь человек: восемь во время первой стычки с язычниками и девятнадцать во время бегства. У тамплиеров, которые имели гораздо лучших лошадей, чем наёмники, в убитых числился только один человек и священник, в лошадь коего на излёте попала стрела, и он при падении сломал себе шею, хотя была вероятность, что цистерцианец попал в плен.

Замок, приютивший католиков, назывался Дунборг, его хозяином являлся богатый барон Хитц. В его дружине – три десятка воинов и сорок крестьян, которые при первом же намёке на появление язычников вместе с семьями укрылись за стенами. Германцы были готовы к обороне, тем более что в замке имелись луки и даже запрещённые церковью арбалеты. Но язычники, находившиеся в лесу, не торопились штурмовать замок, ждали темноты.

В первых сумерках Зальх и Уттенхайм поднялись на стену и услышали, что в лесу стучат топоры. Наверняка враги сколачивали штурмовые лестницы, и Людвиг медленно покачал головой:

– Да, Седрик, для нас с тобой Крестовый поход начинается неудачно. Один день – и половины отряда как не бывало. А сегодня ночью, как мне кажется, нам придёт конец.

Зальх, успевший помыться, поесть, выпить немного вина и помолиться в замковой часовне, в этот раз со своим командиром не согласился:

– Нет, язычникам нас не взять, Людвиг. Им не помогут нечестные уловки, потому что мы в замке, и я уверен, святая Дева Мария не оставит нас.

– Эх, – вздохнул Уттенхайм, – хорошо бы.

Вскоре на землю опустилась кромешная тьма. Укрывшиеся в замке люди дружно молили Бога спасти их от богомерзких дьяволопоклонников, и гарнизон Дунборга был готов отразить нападение врага. Однако наступил рассвет, а язычники так и не появились. Посланные в лес разведчики обнаружили, что венеды, которых явно было не менее тысячи человек, и половина из них конники, бросив на месте стоянки несколько десятков осадных лестниц, ушли в сторону Гамбурга. Католиками это было расценено как Божий промысел, и, стараясь не вспоминать о погибших и многочисленных раненых, которых оставили в Дунборге, архиепископский отряд, наёмники, тамплиеры и священники снова направились в сторону Дании. Война только начиналась, они выжили, и все основные битвы долгой и кровавой эпопеи под названием Крестовый поход были у них впереди.

Чёрные клобуки из сотни Юрко Сероштана закидали отступающих германцев стрелами, а когда католики оказались под прикрытием замковых стрелков, вместе со своими ранеными, которых было двое, стали оттягиваться к лесу. В общем-то степняки поступили правильно, лоб в лоб против немецкого отряда, который шёл на север, не полезли, а, придержав противника дозорной группой, дождались подхода всей сотни Сероштана, следом за которой двигались наши основные силы. Вот только вражеский командир мужиком оказался головастым и опытным. Видать, сообразил, что его специально задерживают, бросил лошадей с телами павших воинов и рванул к ближайшему укрепрайону, которым оказался замок Дунборг. Но ничего, никуда он от меня не денется. Будет ночь, и замок всё равно падёт.

– Ранко! – Я обернулся назад и среди деревьев отыскал вожака варягов.

– Чего, Вадим? – откликнулся командир «Карателя».

– Готовь людей к ночному штурму.

– Как обычно?

– Да. Один отряд с факелами и лестницами не спеша подходит к замку с одной стороны, а твои умельцы, кто лучше всех по каменным стенам ползает, под прикрытием сотни арбалетчиков вместе со мной тихо подойдут с другой.

– Понял.

Самород стал отдавать приказы, и люди принялись сооружать штурмовые лестницы, благо сейчас у нас есть небольшой обоз, в котором имеется всё необходимое – гвозди, верёвки, молотки и прочая походная мелочь.

Отметив, что кругом царит порядок, нет никакой лишней суеты, я сел под деревом в ожидании пленников, которых наверняка приволокут чёрные клобуки, повёл затёкшими плечами и улыбнулся. Вот уже две недели вместе с отрядами воеводы Громобоя, Идара Векомировича, княжича Вартислава и ещё несколькими мелкими группами до полусотни бойцов в каждой моя армия бродит по Верхней Саксонии и долбит католиков, где только возможно. Деревенька? Сжечь. Замок? Взять и тоже сжечь. Церковь? Разрушить. Дозорная группа? Уничтожить. Патруль? Перебить. Священник? В петлю его, поганца. Саксы? Под нож. Всё это делается как-то привычно и даже залихватски. Потерь у нас практически нет. За собой оставляем только дымящиеся развалины, убитых людей с крестиками на шее, вытоптанные поля и трупы вражеских воинов. Наши отряды прочёсывают окрестные земли и отлавливают каждого крестьянина, который может помогать будущим крестоносцам. Мы не щадим ни стариков, ни женщин, только детей младше десяти лет отправляем к берегу Венедского моря, откуда корабли моей эскадры перевозят будущих варогов и работниц в учебный зеландский центр.

Иногда, в краткие минуты покоя, такие, как сейчас, моя личность из двадцать первого века спорит со своим оппонентом из века двенадцатого. Я задаю себе вопросы и сам на них отвечаю, находя оправдание своим поступкам. Жестоко ли мы поступаем? Да, несомненно. А имеем ли моральное право уничтожать мирные поселения и людей, которые виновны лишь в том, что через их деревни пойдут католики? Тоже да. А почему? Да потому, что мои воины, особенно венеды, помнят о Старгарде, Любице, Браниборе, Девине, Липске, Яроброде, Рерике, Барлине и многих других наших городах. Некогда там тоже обитали мирные люди, которые не хотели войны, жили по законам Прави и славили своих богов. Но пришли враги, которые перебили всех, кто не принял новую веру и не желал становиться рабом, остальных загнали под ярмо, а славянские города либо разрушили, либо переименовали на свой лад и заселили выходцами из внутренних районов Священной Римской империи и Фландрии. Так было, и сейчас мы не хотим, чтобы Зверин стал Шверином, Волегощ превратился в Вольгаст, а на развалинах венедских поселений пировали вороны. И потому делаем своё дело – поджигаем дома и уничтожаем любые продовольственные запасы, до каких только добираемся. Ведь если есть выбор между жизнью соплеменника и жизнью чужака, человек всегда выберет своего. Таков закон природы и таковы заповеди богов, а кто против них, тот обычная крыса, которая предаёт братьев по крови, и место таким выродкам в Пекле.