Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

продолжил:

– Хотя, дурням-то везет. Может и одолеете. Только оборотня в узде держите. За

поганый язык быстро шею ломают.

Цыган умолк. Авенир улыбнулся – опасается парень лезть на путника, и не

зря. Снял обруч, достал из кармана тряпицу. Рука неторопливо натирала лазурит.

Корво подбросил в костер последние ветки, в ночи тихо затрещала сгораемая кора.

Несколько минут все молчали, уставившись в огонь. Волхв поднял голову:

– А какова химера нашего сотрапезника? Да и пеший почему?

Путник встрепенулся, приосанился. Рука ощупала подбородок, словно

проверяя, на месте ли голова. Незнакомец ударил ладонями по коленям, глухо

расхохотался:

– Ну, рекрут, ну удалец! Признал все-таки. А ведь сколько? Два года прошло.

Или три? Я уж счет потерял – каждый день, словно новая жизнь.

Авенир был серьезен:

– Ты не ответил на вопрос, Марх.

Тарсянин достал трубку, забил чашку, примял табак пальцем и закурил.

Синеватый дым щипал глаза, от сладковатой вони хотелось чихать. Воин, щурясь, молвил:

– Хорошая штука. Из настоящего бриара. Отбивались от шайки разбойников, прижал одного сарацина, тот за жизнь отдал эту штуковину. А на вопрос утром

отвечу, может быть, коли не прогоните.

Корво с Парменом переглянулись, посмотрели на волхва. Тот кивнул:

– Будь спокоен. Устав древних велит быть странноприимным. Хоть и не схож

ты с Посланником Высшего.

Глава 30. Марх

Корво со всей силы рубанул в сторону Марха. С удивлением увидел, что

тарсянин увернулся и, улыбаясь, поигрывает кинжалами Пармена. Бородач

рассвирепел и бросился на сабельщика, но бывалый воин, оттолкнувшись от

валуна, перепрыгнул через здоровяка, острием задев кожу на лице. Сапог пнул

мужичину в шею, тот упал на четыре кости, задыхаясь от ярости и устали.

– Я тебя размажу, как таракана! – рыжеволосый раскраснелся, по щеке бежала

темная струйка, густые капли падали на покрытую спекшимся пеплом землю.

Марх рявкнул:

– Увалень! Еще час и будешь стоять на коленях, глотая пыль моих сапог. Ты

называешь себя воином, но не способен умотать старого одноглазого калеку! Как

ты хочешь биться с турмами? Вставай, крестьянин, бери плуг и на поле!

Неподалеку сидели Авенир с Парменом. Унтц-Гаки отправился на охоту – до

полудня его ждать не стоило. Соратники развели огонь и готовили заколотое

цыганом существо. Оно было похоже на крупного ящера, только лап шесть и

хвоста нет. Разделать эту тварь было делом нелегким – приходилось срезать

твердую, с железными прожилками, шкуру. Мясные куски медленно

поджаривались, издавая запах паленой плоти с уксусом. Пармен выздоровел, остался только крупный шрам на шее, да похудел сильно.

– Зачем его так?

Авенир вздохнул:

– Мы – дурни, Марх – умелец. Он очень могучий воин. Может, против обычной

шайки, или бойцов регулярной армии мы и выстоим, но тарсянин знает, что

наемники сметут нас, даже не моргнув. Сначала тебя, потом Корво.

Пармен ухмыльнулся:

– А тебя?

Волхв снял вертел, поставил на огонь свежие куски.

– Потом и меня. Я один из лучших учеников Марха, но слишком неопытен.

Был случай, отправили нас как-то в хуннскую орду…

Корво сжал клинок. Едкий пот заливал глаза, сердце рвалось из груди. Он

пытался восстановить дыхание, но тело требовало воздуха и мужик глотал его, как

дикий пустынный осел. Марх сурово смотрел на гиганта. Сабельщик даже не

вспотел, казался свежим и бодрым, будто только искупался в прохладной реке.

– Сила не в мышцах, толстяк. Чем ты больше, тем легче в тебя попасть. Тебе

надо быть проворнее, намного проворнее, чем мне. Нападай, увалень, сбереги свою

честь!

Великан ощутил взрыв ярости. В голове загудели трубы, руки задрожали от

напряжения. Как обезумевший буйвол, гигант бросился на Марха. Сабельщик

ожидал атаки, и резко уклонился от бородача. Тот пролетел мимо него, тарсянин

успел ударить тупой стороной кинжала в бок и спину.

– Все, тебе хватит.

Но Корво словно не слышал. Глаза застилала пелена, все казалось

окрашенным в розовое. Святич моментально повернулся, задев Марха за руку. Тот

присел и ударил меж ног. Раздался дикий вой, мужчина рухнул, как огромная

глиняная статуя, сжался в ком. Марх возвышался над несчастным, лицо было

каменным.

– Если я говорю, нужно слушать. Потеряешь голову в бою, останешься без нее

навсегда. Пока отдыхай.

Сабельщик поднял руку, помахал соратникам.

– Пармен, твой черед.

Цыган поднялся, сочувствующе взглянул на проползающего в шатер Корво.

Бородач выглядел жалко: лицо и руки в мелких порезах, весь в мыле, идет аки

брюхатая корова, согбен и жалок. Оборотеть тихо взмолился небу – остаться бы с

честью и здоровьем.

Марх сидел на валуне, курил трубку. При виде Пармена и бровью не повел.

Парень смущенно стоял, поддевал сапогом липкую грязь. Наконец, сабельщик

вытряхнул пепел.

– Вчера ты птичку подбил?

Пармен смутился от нелогичного вопроса:

– Э-э-э… Да. Кинжалом.

– Как? Стриги летают бесшумно, высоко и резво. Днем бывалому лучнику

трудно попасть. А ты – ночью и кинжалом. В сердце.

Цыган заволновался, не хотелось выдавать происхождение первому

встречному, пусть даже волхв доверяет этому одноглазому в безрукавке.

– Повезло.

– Повезло?

– Да. Дуракам же везет. Вот и я. Дай, думаю, кинжал метну. В звезду целил, а

тут птичка.

Тарсянин встал. У Пармена от страха свело внутренности, ноги задрожали, а в

горле стало сухо, словно песком проскребло. Сабельщик вперил в парня взгляд, минуту давил взором, резко отвернулся. Голос был груб:

– Иди.

Пармен недоуменно воскликнул:

– Это все?

– Я тренирую тела, а не души. Арпейн с сердцем зайца – это диво. Идешь на

смерть – храбрись, а ты трясешься, словно баба под венцом. Ты сильнее нас, но за

такую душу Морриган не дала бы и треснутого медяка. Врачевательством духа я не

занимаюсь. С дурного Корво больше проку.

Авенир подошел уверенно. В глазах играли огоньки, рука привычно сжимала

посох. Марх злобно осклабился:

– Ну что, рекрут! Твой черед. Небось, с волхвованиями всю муштру позабыл?

Чаровник скинул плащ, отложил жезл. Остался в обычной рубахе, штанах, да

сапогах. Будут биться до первой крови, лучшего времени поговорить не найдется.

– Так ты напомни. Зачем побратанцев моих обижаешь?

Сабельщик развязал ремни, откинул кинжалы. Суровое лицо постарело,

добавилось морщин и шрамов. Во взгляде Авенир чувствовал горечь и злость, сухую упертость и ненависть ко всему миру. Зачем Марх нашел его? В случайность

встречи волхв не верил.

Оба воина двигались по кругу, не торопясь сблизиться. Тарсянин сжал кулаки: