Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Мэйнфорд застыл, повернувшись спиной.

Он горячий.

И сила, пусть скрывшаяся ненадолго — а Тельме хотелось верить, что его бессилие временно, — избавила бы ее от холода. Если подойти… прикоснуться…

Ни за что.

— Он подготовил и братца… и остальное… а я… я дурак, если попался…

— Почему ты…

— Не знаю, — Мэйнфорд медленно покачал головой. — Не помню. Ты же видела… тогда я… я не спал несколько дней кряду. А до того — несколько недель спал по паре часов. Где придется. Как придется… шла война. Передел. Трупы. Пропавшие. Людей не хватало… а тут какая-то актриска… извини, конечно, но…

Не извинит.

Не сейчас.

— Мне, наверное, следовало отдохнуть. Потом и получилось, что я отдыхал… почти полгода и отдыхал. Восстанавливался, — он с трудом отлип от стены. — Чай будешь? С сахаром. Сахар у меня где-то есть… только ты сама на кухню, ладно? Я слегка… знаешь, все как будто ненастоящее сейчас. Я вижу странные сны. Слышу голоса. Я вообще ненормальный, но этот разговор… это слишком. Так будешь чай?

Тельма кивнула.

Сладкое не повредит. Уровень сахара в крови восстановить следует. И закончить разговор. А потом ей станет лучше, и Тельма уйдет.

— Хорошо… я не помню, как закрывал это дело… не помню вообще, закрывал ли… это не оправдание, — на всякий случай уточнил Мэйнфорд. И Тельма хмыкнула: она не представляла себе его оправдывающимся. — Я действительно не помню. Здесь как дыра.

Он постучал пальцем по лбу.

— И мне, Бездна все это дело задери, не нравятся дыры в памяти. Поэтому я буду благодарен тебе, если ты поможешь.

— Что?

Тельме показалось, что она ослышалась.

— Поможешь, — повторил Мэйнфорд. — Залезешь в мои мозги. Если я и готов туда кого пустить, то тебя… и покопаешься хорошенько.

Лицо его исказила болезненная гримаса.

— Не сейчас, конечно… сейчас у нас вряд ли что выйдет…

И в этом он прав.

Тельма устала.

Он… он вообще может не выдержать еще одного вмешательства. И отдых нужен обоим, только предложение слишком заманчиво, чтобы просто от него отказаться.

— Я ведь тоже… кому понравится понять, что его… использовали… и не просто использовали… я был уверен, что это дело… что я вел его нормально. И закрыл. И эта уверенность не на пустом месте взялась. Откуда? У меня блоки… хорошие блоки. Нет, я не настолько наивен, чтобы думать, что их невозможно взломать. Возможно. Но… это ведь не взлом?

— Не похоже.

Взлом оставил бы следы.

Грубые. Явные. Если вовсе не выжег бы разум. Нет, воздействие иного толка. Тельма прикрыла глаза: так легче вспоминалось.

Что было?

Провалы в памяти. Результат постоянного недосыпа? Истощения? Это объяснило бы субъективные ощущения. Но объективно восприятие невозможно отключить. И что-то осталось бы, пусть затертые, пусть блеклые, но воспоминания.

Не пустота.

Еще? Голос Гаррета, который убаюкивал, обволакивал. И снова непонятно. Никакого воздействия Тельма не ощущала, как не ощущала и изменений в тонком фоне, неизбежных при ментальной атаке.

Разве что…

…тогда за обедом Гаррет воздействовал на физиологию. Вызывал влечение. А мог бы… усталость — это тоже физиологическая реакция, особенно когда тот, кто попал под воздействие, и без того находился на грани. И провалы… обмороки?

— Чай, — Мэйнфорд уже добрался до кухни. — Если ты не передумала.

Не передумала. И Тельма сползла с дивана, подобрала полы халата, который стоило бы вернуть хозяину. И Тельма вернет. Когда домой отправится.

…локальное отключение сознания объяснило бы провалы.

И взлом бы не потребовался. Блок просто не отреагировал на воздействие, направленное не на разум. Но возможно ли в принципе подобное? Не разум, а вегетатика? Или гормональная регуляция?

Или Тельма сейчас строит очередной замок из песка и догадок?

— Все равно он виноват…

— Не спорю, — Мэйнфорд не стал уточнять, о ком речь. — Гаррет еще тот засранец…

Он сел на пол, верно, не доверяя ни собственному телу, ни табурету. А кружку с кипятком поставил рядом. Потянулся к сахарнице.

Перевернул над кружкой.

Задумчиво сунул палец, размешал.

— Я поговорю с ним…

— Думаешь, раскается и скажет правду? — нелепая ситуация. И надо бы разозлиться, наорать… он ведь ошибся, тогда, десять лет назад. Позволил себя одурачить.

А теперь сидит и пальцем кипяток мешает.

— Думаю, занервничает. Было ему тут предсказание одно, — Мэйнфорд вытащил палец и подул на него. — На тему прошлого… он верит предсказаниям… и позвонит… должен позвонить… тому, который…

…решил проблему?

Мэйнфорд замолчал.

Тельма пила чай маленькими глотками. Крепкий и сладкий. Пожалуй, слишком сладкий, не чай даже — темный сироп. Он обжигал горло и обволакивал ожоги сахаристою пленкой. И было в этом что-то до отвращения привлекательное.

В тишине было слышно, как урчат трубы в стенах. И скрипят половицы, не в квартире, но наверху. Кто-то маялся, бродил, время от времени останавливаясь у окна. Если бы было больше сил, Тельма выглянула бы в окно, чтобы убедиться, что выходит оно не на помойку.

Город тоже смотрел.

Он умел смотреть сквозь дома, и его навязчивое любопытство, которое Тельма ощущала кожей, сегодня было особенно утомительно.

— Я все равно тебя ненавижу, — это было ложью. Это стало ложью, хотя еще недавно было правдой. А теперь Тельма только и могла, что соскребать с обгоревшей души остатки ненависти. — Ты посоветовал отправить меня… туда.

— Куда?

Смиренный взгляд.

И тоска.

Ему не к лицу смирение. Оно неправильно в корне. Оно уродует и Мэйнфорда, и Зверя, который притих, но не исчез. Это хорошо. Вдвоем со Зверем они справятся, а в одиночку Мэйнфорд не сумеет выжить. Кто бы ни затеял эту игру, ему нужно чужое сердце.

А Тельма…

Что станет делать она?

— В детдом. Ты сказал… я помню… я слышала тот разговор…

Она сползла с табурета и, встав на четвереньки, добралась до Мэйнфорда, села рядом, взяла за руку.

— Я тебе покажу…

…свой кошмар. Если он позволил заглянуть в свои, то чего стесняться Тельме? И быть может, правы те, кто верит, что сны исчезают, если их рассказать? Хорошо бы…

— Ты ему сказал… — память не занимает много места, да и времени не отнимает много. — Видишь… это ты…

— Я.

— Ты не помнишь?

— Нет.

Мэйнфорд не собирается отрицать. И вздыхает. И Зверь внутри него тоже вздыхает. От этого вздоха угли силы вспыхивают и становится тепло. Ненадолго.

— Вы оба… вы украли все, что у меня было… не только маму… жизнь украли, — Тельма положила пальцы на широкое запястье. Она просто пульс слушает.

Следит.

Чтобы, если вдруг начнется новый приступ, оборвать.

— Ты позаботился о племяннице, а я…

— А ты была чужим ребенком. Я не могу заботиться обо всех детях, которых встречаю на своем пути. Их слишком много.