Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Лет пять тому назад она, быть может, и смутилась бы. Лет пять тому назад она, растерянная девочка, еще надеялась, что жизнь ее вот-вот наладится или хотя бы станет немного похожей на прежнюю, где Минди имела собственную комнату и выводок кукол в розовых платьях…

— Мне случалось делать и аборты, — Минди ответила это, глядя в серые глаза господина.

— Даже так?

Она дернула плечиком. Осуждает? К отцу ведь приходили… девочки… те девочки, в число которых она, Минди, способна войти, вне зависимости от ее желания. Приходили.

Просили.

А он упирался.

Мол, жизнь даруется свыше, воля богов… эти боги если и существовали, то в храмах. До людей им давно уже не было дела. И отцовская принципиальность многих расстраивала. Минди же помогала.

Небесплатно.

— Мне было четырнадцать, когда я сделала первый аборт. Это не так и сложно, особенно… — она запнулась, не зная, нужны ли ему подробности, но все же договорила: — Многие из них не задумываются о последствиях. Им нужно решить текущую проблему, а уж сумеют они забеременеть потом или нет… если нет, оно и лучше. Дешевле станет.

Минди стиснула кулачки.

— Да… ты полна сюрпризов. Отец в курсе?

— А сами как думаете?

Он только удивился, что к нему перестали приходить проститутки, и решил, будто причиной всему — та самая хваленая принципиальность.

— Мой отец думает, что еда на столе появляется по воле богов. Так что вы собирались предложить? Ваша… знакомая ищет специалиста, который помог бы ей…

— Не ищет, девочка… она не ищет.

— Значит, отец ребенка?

Минди всегда и все схватывала быстро. Отец даже сетовал, что дар у нее слабоват. Мол, будь чуть поярче, из Минди вышел бы неплохой целитель. Для женщины, конечно.

— Тебя это не должно интересовать…

Взгляд его сделался холодным.

— Извините, — Минди села прямо. — Меня и не интересует. Цена вопроса?

— Десять тысяч.

— Не смешите. Если бы речь шла о простой… операции, это было бы неплохо…

Сердце Минди остановилось. Десять тысяч талеров… это невообразимая сумма! Хватит, чтобы колледж оплатить. И на жизнь останется, и, наверное, она рискует, требуя больше, но чутье подсказывало…

— Но вам же нужны гарантии, что операция пройдет… успешно.

Она нашла в себе силы смотреть в глаза господина.

— Именно. А ты хваткая девочка…

— Мне приходится.

— Пятнадцать…

— Двадцать пять. И место в приличном госпитале, когда отучусь.

Минди замерла, сама испугавшись собственной наглости.

— Почему мне просто не выставить тебя?

— Потому что у вас нет времени искать кого-то другого, — она чувствовала его смятение, и еще собственную правоту. Нет, Минди и близко не была эмпатом и уж тем более ментальной магией не владела, но Третий округ способствует развитию неожиданных талантов. — Когда вы сказали про список, вы лгали. Его нет и быть не может. Не так и много целителей, оказавшихся в патовой ситуации. Да и те, к кому пойдете, вряд ли потребуют меньше…

Она готова была согласиться и на пятнадцать. Это тоже много, но если господину она действительно нужна…

— Скажи, — спросил он, склоняясь к Минди. — А тебя это не пугает?

Убийство, которое придется совершить?

Нет.

Минди доводилось видеть смерть. Тихое угасание матери, которая никак не могла уйти и держала их с отцом. Как было ее бросить? Отец не решался, а Минди… Минди верила ему… ждала и дождалась. Она нынешняя не стала бы чиниться и поторопила бы неизбежное.

Глядишь, и отец не надорвался бы.

Это ведь еще тогда началось, в Старом Свете. Потом были корабль, затянувшееся путешествие, паруса и запах дыма котельной. Крысы. Мор, остановить который он и другие пытались честно, видя в том свой долг и не понимая, что причина мора — отнюдь не затхлая вода, не крысы, но сам Старый Свет. Ему, агонизировавшему, нужна была жертва.

Смерть была и здесь, в новом доме. Многоликая. Жадная.

Порой бессмысленная совершенно.

За эту хотя бы заплатят.

— Нет, — Минди ответила на вопрос спокойно.

И господин поверил.

— Хорошо…

…воспоминание рванулось, пытаясь уйти из плена чужого восприятия, и будь Тельма слабей, у него получилось бы… но она не отпустила.

Запретный прием.

Противозаконный. Но ей ли думать о законе?

Она перехватила бледные запястья, стиснула их, выворачивая… кажется, чашка упала… разбилась… кажется, Аманда застонала, пытаясь заслониться, сохранить остатки памяти-предательницы.

Ни за что.

…помни, девочка, ты сама согласилась.

Голос.

И дом. Смутный образ, стертый. Значит, приглашали не только целителя, но и кого-то, кто поработал над памятью Аманды. Отсюда это ощущение пустоты, неполноценности.

Нельзя изъять все воспоминания.

Запах роз.

И духов.

Женщина на кровати.

…мы будем делать это здесь?

Роскошь обстановки и зависть, острая, как скальпель. Эта зависть убивает остатки сочувствия, что правильно. Сочувствие способно пробудить совесть, а она как раз лишняя. Нет, эта женщина сама во всем виновата.

…кровь.

Минди не боится вида крови. На сей раз ее и должно быть много. Женщина стонет, ворочается, словно в бреду, и даже странно, что очнулась она лишь сейчас. Кажется, она пытается открыть глаза. И это плохо. Женщина не должна запомнить Минди.

…дайте ей.

…в аптеке на углу Минди знали, и старенький провизор, который давно уже отучился проявлять любопытство, без вопросов выдал лекарства. Рецепты она выписала сама. Печать взяла отцовскую.

…дайте ей… это не позволит крови остановиться…

И вновь память сопротивляется, становится жесткой, неподатливой. И вытягивать каждое слово, каждый образ приходится с трудом.

Это небезопасно.

Ни для Тельмы, ни для реципиента, но она не готова остановиться сейчас.

…деньги в банке. Минди больше всего боялась, что ее обманут с деньгами.

…перевести на другой счет. Выбить ключ. Привязка на крови — самая надежная. И серый человек, который должен поработать с памятью Минди — она ведь понимает, что эта память не должна сохранить лишнего, — не пугает ее так, как возможность остаться нищей.

Глаза человека…

…пустота.

И тошнота.

И все-таки разрыв, болезненный для обеих. Тельме удается устоять на ногах, хотя и с трудом. Она опирается на стол, и осколки фарфора под ногами — свидетельство, что опирается давно. Аманда же сидит на полу. Из ее носа и ушей идет кровь, которую Аманда пытается вытереть рукавом.

— Вы… — голос к ней возвращается быстро. — Да как вы посмели! Это незаконно!

— Да неужели?

Тельме хочется и плакать, и смеяться.

Незаконно? Ей ли, благообразной особе, руки которой по локоть в крови, говорить о законе?

— Я… я буду жаловаться.

— Попробуй, — Тельма все-таки сползает на пол, потому что сил не осталось. И Мэйнфорда, который поделился бы, рядом нет.