Татьяна Корсакова - Сердце зверя

А она вздохнула, посмотрела не с осуждением, а с непонятным каким-то выражением, будто это ей было неловко от его незнания.

– Я понимаю, – сказала и замолчала, не решаясь продолжить этот странный, неудобный для обоих разговор. – И если вы решите…

– А я вот пока не понимаю. – Август отмахнулся от ее неловкости, посмотрел пристально. – Вы зачем явились?

Получилось грубо. Но лучше уж сразу грубо, чем ненужные надежды. Евдокии нет, племянника ее нет, остальные родственники умерли. Осталась одна эта девица, которая даже Евдокии не родственница, не говоря уже о нем.

– Зачем?.. – Она посмотрела на него растерянно, будто и сама не понимала, что делает на этом острове.

– Да, зачем? – повторил свой вопрос Август. – Раз явились, значит, вам что-то от меня нужно.

– От вас? – А сейчас девица казалась удивленной. – Я явилась не к вам, а к Евдокии Тихоновне.

– Евдокия Тихоновна умерла, – сказал, и в сердце привычно уже заворочалась острая игла боли. – Вы должны были это знать.

– Узнала. – Девица кивнула. – Когда приехала в Чернокаменск. Примите мои искренние соболезнования, Август Адамович.

В отличие от него, она слова соболезнования произнесла. Вот только насколько искренними они были? Август лишь кивнул, дожидаясь, что же будет дальше, когда незваная гостья наконец приступит к делу.

Приступила. Поняла, наверное, что юлить с ним бесполезно. И к жалости взывать тоже.

– Мы хорошо с Федей жили. – Говорила она теперь тихо, но твердо, так, что сразу становилось понятно вздумай Август ее остановить, ничего у него не выйдет. – Целый год после свадьбы. Я думала, вот оно счастье. Знаете, когда ты один-одинешенек на свете, когда уже не веришь, что может быть по-другому, и вдруг появляется человек, который как часть тебя? – спросила и в глаза заглянула.

Понимает ли он? А, пожалуй, что и понимает!

– Я не совсем бессребреница была, вы не подумайте. У меня приданое имелось, отец перед смертью позаботился. Но Федя на приданое не смотрел, он на меня смотрел. Целый год. – Девица замолчала, носком запылившейся туфельки поддела черный камешек. – А потом его словно бы подменили. Стал вечерами из дому уходить, говорил, что еще одну работу нашел, что коль у нас с ним теперь семья, то деньги нужны, чтобы как у других и даже лучше. Только денег отчего-то стало, наоборот, не хватать. Я старалась, экономила, все спросить не решалась. А когда они совсем кончились, спросила.

Август усмехнулся. Ответ был ему уже известен. По крайней мере, один из возможных вариантов.

– Он пил, ваш Федя?

– Нет, что вы! – Она вскинулась, возмущенно замотала головой, посмотрела осуждающе. Как смел он, чужой человек, заподозрить ее Феденьку в пьянстве?! – Он не пил, в рот даже не брал.

– Значит, любовница или карты. – История была не слишком увлекательной. Сколько он знал подобных историй!

Девица вспыхнула, кровь прилила к щекам и почти тут же отхлынула, оставляя после себя мертвенную бледность. Значит, попал, задел за живое.

– Карты, – заговорила наконец. – И долги. Как потом выяснилось, очень большие долги, неподъемные.

– Его убили?

– Откуда вы?.. – не договорила, посмотрела на Августа как на пророка, а он усмехнулся.

– Вы ведь сами назвались вдовой. – Август пожал плечами. – А с карточными долгами долго не проживешь.

– Его нашли в подворотне, рядом с нашим домом. – Девица говорила медленно и глаза закрыла. Вспоминала тот страшный день или просто не хотела видеть Августа с его беспощадной прозорливостью? – С ножом в сердце. Крови было много…

Иной бы порядочный человек ее успокоил, сказал что-нибудь обнадеживающее. Август не стал. История, закончившаяся так банально, ему наскучила.

– А на следующий день после похорон пришел человек. – Глаза она все-таки открыла, но на Августа по-прежнему не смотрела. – Сказал, что после Феди остались долги и теперь я должна их выплатить.

– Выплатили?

– Сколько могла. Продала все, что еще можно было продать. Осталось только это. – Она указала на простенькое серебряное колечко на безымянном пальце правой руки. – Единственная память о Феде.

Единственная светлая память, хотел сказать Август, но промолчал, подобрал с земли камешек, швырнул в озеро и стал наблюдать, как расходятся круги по воде.

– И когда мне больше нечего было продавать…

– Вы сбежали.

– Да. – Платочек упал к ее ногам, а она этого даже не заметила. – Федя рассказывал, что в Чернокаменске у него есть тетушка. Единственная родня, и я подумала…

– И вы подумали, что можно вот так запросто явиться к чужому человеку со своими проблемами?

Вздрогнула, посмотрела в упор диким каким-то взглядом, и глаза, до того невнятные, сделались вдруг ярко-серыми, почти прозрачными.

– Я не к вам ехала, Август Адамович, – сказала очень тихо. – Я к ней ехала, потому что про нее я слышала такое, что давало мне надежду. Знаете, надежда – это последнее, что у меня осталось. Я приехала и узнала, что Евдокии Тихоновны больше нет, умерла. И вместе с ней умерла моя надежда.

Врет. Если бы так оно и было, то на остров бы к нему она не приплыла. Надежда ее умирала вот прямо тут, корчилась в муках на Стражевом Камне, а она все никак не решалась уйти, поверить, что ей здесь никто не рад. Август не испытал неловкости, чувство, которое его захватило, больше было похоже на благодарность. Эта незнакомая девчонка, которая даже не знала его Дуню, сумела подобрать правильные слова, задеть за живое.

– Погодите, – сказал он и направился к маяку.

У него были деньги, лежали в надежном месте в кабинете. Много ли нужно одному? А ей, похоже, деньги требуются. Интересно, дождется ли?

Дождалась. Сидела на камне, гладя по спине кошку. Оказывается, его кошка благоволила не только к мертвым женщинам, но и к живым.

– Вот, возьмите. – Август протянул ей деньги. – Это все, что у меня есть.

Соврал, есть у него еще, но Софье Ледневой знать об этом совсем не обязательно, он и без того совершает поступок глупый и необдуманный.

Не взяла. Опустила кошку на землю, погладила на прощание по рябой голове, сказала:

– Спасибо, Август Адамович, но я не за тем приехала. Извините, – и попятилась, словно своим предложением он ее оскорбил или и вовсе напугал.

– А зачем? – спросил он, наблюдая, как кошка трется об подол ее юбки. – Зачем вы тогда приехали?

– Я и сама не знаю. Просто ехать больше было некуда. Еще раз спасибо. И за беспокойство извините… – Она продолжала пятиться, словно боясь повернуться к Августу спиной, а кошка все шла следом. – Прощайте. – Все-таки развернулась и обратно к лодке пошла стремительным, почти мужским шагом.

Август тоже развернулся, посмотрел на маяк, на уже взобравшееся на небо солнце, а потом неожиданно для самого себя окликнул: