Татьяна Корсакова - Сердце зверя

– А вы, Дмитрий Евгеньевич? – спросил Злотников.

– У меня есть ружье. – Вдаваться в подробности и рассказывать о том, чему некогда научил его отец, Дмитрий не стал. Признаться, волк сейчас интересовал его куда меньше напуганного мальчика. – Может быть, все-таки стоит выяснить, отчего кричал ваш сын?

– Эмма Витольдовна займется этим, – опередила мужа Мари. – Расскажите лучше в подробностях, что вы видели! – А ведь ей и в самом деле интересно, и жуткие подробности ее не испугают. – Сергей, – она обернулась к Злотникову, – это тот самый волк, что напал на водовозовских старателей?

– Были еще нападения? – спросил алхимик и, увлекая за собой Мари, подошел к ним. – Я слыхал только о сегодняшнем прискорбном случае.

– Были. – Злотников пожал плечами. – Четыре дня назад на старателей купца Водовозова напал зверь.

– Кто-нибудь его видел? – спросил фон Рихтер и нервно потер пробивающуюся на загорелых щеках щетину.

– Волка? Нет, господа, из пяти старателей не выжил ни один.

– Какой кошмар! – Мари с показным страхом прижалась к плечу мужа.

– Водовозову в последнее время не везет. – Злотников обнял Мари за талию, поверх ее головы посмотрел на Дмитрия. – Скажу прямо, он единственный мой конкурент, поэтому интересы у него сами понимаете какие. Он купил часть россыпей в пойме Чернокаменки еще до моего возвращения в Россию. Вполне вероятно, кто-то нашептал ему о моих планах, и он решил меня опередить. – С каждым сказанным словом Злотников мрачнел все сильнее, густые брови сошлись на переносице, взгляд сделался недобрым. – Он не учел лишь одного. Он здесь чужак, залетный выскочка, а я родился в этих краях. Окрестность Чернокаменска знаю как свои пять пальцев. У меня фора.

– Но волки… – Фон Рихтер перестал тереть щеку. – Волки – это определенная проблема.

– Понимаю. – Злотников кивнул. – И поскольку волки – это в самом деле проблема, я готов заплатить за риск. Господа, вы помните сумму, которую мы с вами оговаривали?

Они с профессором переглянулись. Дмитрий не знал, что пообещали фон Рихтеру, но его собственную работу Злотников оценил более чем щедро.

– Так вот, с учетом сложившихся обстоятельств я утрою эту сумму.

В наступившей тишине стало слышно, как шумно дышит фон Рихтер и как урчит в животе у мастера Берга.

– Я согласен! – почти не раздумывая, сказал профессор. – Так даже интереснее! Знаете ли, я скучаю по африканским приключениям.

Значит, не врали слухи. Фон Рихтер был в Африке.

– А вы? – Злотников посмотрел на Дмитрия.

– И я согласен. – Профессор прав, так даже интереснее. Он ведь желал не просто рутинной работы, а настоящих приключений. Желал? Получи!

Они едва успели ударить по рукам, как в гостиную решительным шагом вошла пани Вершинская.

– Вы были правы, Сергей Демидович, обыкновенные детские капризы.

– Мальчик так кричал из-за капризов? – Мастер Берг, который разговоры о волке-людоеде слушал вполуха, сейчас удивленно приподнял брови.

– Ему что-то примерещилось. – Эмма Витольдовна расправила складки на юбке. – Какая-то женщина. Я распорядилась, чтобы в его комнату принесли еще одну лампу.

– Нет, – возразил Злотников неожиданно резко, и пани Вершинская вздрогнула, а Мари едва заметно усмехнулась. – Велите вовсе убрать свет из его комнаты.

Маленький ребенок, которому что-то мерещится в доме, похожем на средневековый замок, и комната без света…

– Сергей Демидович, а не слишком ли вы строги со своим сыном? – Наверное, не стоило вмешиваться в семейные дела, но Дмитрий не удержался. – Он ведь еще ребенок.

– Он не просто ребенок, он мой сын, единственный наследник. И я не допущу, чтобы из него вырос хлюпик, пугающийся собственной тени. Уберите свет!

Эмма Витольдовна молча кивнула, снова вышла из гостиной, а вечер, который начался так интересно и многообещающе, вдруг перестал приносить Дмитрию удовольствие. Захотелось напиться…

Илька хотел есть и корил себя за то, что не сдержался за столом. Ложки и вилки он ронял нарочно, назло человеку, назвавшемуся его отцом, и Эмме, этой тощей тетке с не по-женски крепкими пальцами. Думал, так его быстрее отпустят в кухню, где толстая и молчаливая повариха отрежет ему ломоть пирога и нальет большую кружку парного молока. На кухне Илька чувствовал себя спокойно, почти так же, как дома. Его никто не одергивал и не ругал. Сказать по правде, его вообще не замечали, но Ильку это вполне устраивало. Вот только на сей раз не вышло, вместо кухни Раиса потащила его на второй этаж в комнату, втолкнула внутрь со злостью, так что Илька едва удержался на ногах. А потом дверь захлопнулась, щелкнул замок, и мальчик остался наедине с голодом и своими невеселыми мыслями.

Он все еще не терял надежды вернуться домой к мамке и не желал признаваться самому себе, что с каждым прожитым на острове днем надежда эта кажется все несбыточнее. Дом, который он никогда не станет считать своим, был надежнее тюрьмы. Да и с острова сбежать днем у него не выйдет, потому что пропажу лодки сразу же заметят и отправятся в погоню. Оставалась ночь, вот такая, как эта – темная, страшная. Он бы все равно решился, вот только на ночь его неизменно запирали в комнате, а выпускали лишь на рассвете, когда заспанная, недовольная больше обычного Раиса поворачивала ключ в замке и говорила густым басом:

– Умываться иди, ирод.

Иродом она называла Ильку, когда никто не видел, а в присутствии того, кому никогда не стать его отцом, вообще не обращалась по имени.

Этот вечер обещал стать долгим и тоскливым, но все же кое-что радостное в Илькиной нынешней жизни имелось. С обеда он припрятал под подушкой кусок пирога, и пусть пирог уже давно остыл и немного зачерствел, все равно это лучше, чем ничего.

Пирога не было… Подлая Раиса загодя обшарила его комнату. Надо было прятать лучше. Хотя, как лучше, Илька не знал. Слишком маленькой была эта комната, слишком неуютной, без потайных уголков и закутков. Наверное, с голодом помог бы справиться сон, но спать Илька еще не хотел, поэтому с ногами забрался на широкой подоконник, прижался носом к стеклу, принялся всматриваться в темноту.

Днем из окна его комнаты был виден маяк. Черная чешуйчатая башня пугала и одновременно притягивала, на нее можно было смотреть часами, и Илька уже несколько раз успел пожалеть, что отказался от прогулки с тем, кто назвался его отцом. А маяк внутри, наверное, очень красивый. Или жуткий. Скорее, жуткий, если в нем живет тот мрачный толстый дядька, которого все называют чокнутым архитектором. Дядьку Илька боялся, потому что нет-нет да и ловил на себе его тяжелый, злой взгляд. В этом доме на Ильку злились все. Никому он не сделал ничего плохого, а они все равно злились…