Татьяна Корсакова - Сердце зверя

– Здесь кто-то есть.

Кайсы глянул на него недоверчиво, но из рукава его тут же вынырнуло жало ножа. А тот, кого скорее почуял, чем услышал Дмитрий, выступил из темноты. Это был старик, древний, высушенный годами, скрюченный, несмотря на жару, одетый в звериные шкуры и странную шапку, украшенную перьями. Он опирался на посох, но двигался на удивление плавно и бесшумно. Завидев старика, Кайсы шагнул вперед, поклонился, сказал, что-то на непонятном языке. Старик ответил, а потом поманил Дмитрия скрюченным пальцем.

– Иди, – велел Кайсы и подтолкнул в спину. – Не бойся.

Рудазов не боялся, не видел в старом шамане никакой опасности. А зря…

Старик, который вдруг распрямился и ростом стал едва ли не выше его самого, заглянул Дмитрию в глаза, шепнул что-то непонятное и положил ладони ему на плечо. Тяжесть этих немощных с виду ладоней оказалась такова, что Дмитрий не выдержал, упал на колени, уперся руками в землю, задышал часто, с присвистом. А шаман уже сжал его виски, сдавил так, что показалось, еще чуть-чуть – и голова треснет, как перезревший арбуз. Дмитрий зарычал, попытался вырваться, но шаман держал крепко, глазищами своими черными заглядывал в самую душу, говорил, говорил… Слова, непонятные, чужие, кровавыми каплями падали на землю, прорастали колючими цветами, обвивали ноги, руки, лицо, огненными шипами вспарывали кожу и мышцы, причиняли невыносимую боль. Дмитрий не выдержал, закричал. Он кричал, захлебывался от боли, молил о пощаде, а над притихшим лесом плыл тоскливый волчий вой…

Порог дома, в котором они с Евдокией жили так счастливо, Август переступил не без душевного трепета. Евдокия его не винила за то, что он забросил дом, оставил медленно умирать без хозяйской ласки, он сам себя винил. Поэтому по пестрым половикам шел осторожно, на цыпочках.

– Перестань уже, Август. – Евдокия появилась внезапно. Он до сих пор не привык к тому, что его любимая жена нынче может вот так… как албасты. Наверное, поэтому вздрогнул. А потом сердце наполнилось таким безграничным счастьем, что стало тяжко дышать.

– Дуня… – Он опустился на лавку, рядом со своей мертвой женой, хотел было обнять, но убрал руку. Не получались у них нынче объятья. Но ничего, главное – она здесь, с ним.

– С тобой, с тобой. – Она и живая-то умела его мысли читать, что же говорить о ней нынешней. – Виктор к себе ушел?

– Ушел. Побоялся своих надолго одних оставлять. Трофим сейчас в Перми, за Анечкой присматривает, так что Виктор сейчас один у них мужик.

– Хорошо, что ушел. – Евдокия улыбнулась. – Довольно с него бед. А что с другим мальчишкой?

– Ты про Дмитрия? Я Кайсы передал то, что ты мне рассказала, про глаза светящиеся и то, как его там, на острове, корежило. Кайсы это все очень не понравилось. Ему многое не нравилось с того самого дня, как на мальчишку зверь напал, но разве ж с него слово вытянешь?

– Кайсы такой… – Евдокия понимающе усмехнулась, провела ладонью над скатертью, словно бы разглаживая складки.

– Кайсы его в тайгу повел к шаману.

– Август… – Она вздохнула испуганно, заглянула в глаза. – Что вы удумали?

– Не бойся, убивать его никто не станет. Шаман попробует ему помочь.

Берг соврал. Впервые в жизни соврал любимой своей жене. Они с Кайсы решили, что, если не получится мальчишке помочь, если шаман скажет, что сделать ничего невозможно, Дмитрий умрет. Кайсы сможет подарить ему легкую смерть. Но как о таком сказать Евдокии? Простит ли она? Но и рисковать нельзя. Смерти множатся, что ни ночь – то покойник, что ни ночь – то осиротевшая семья.

– Не смейте его убивать, – велела Евдокия твердо. Значит, догадалась, но винить не стала. Пока не стала. – Он не виноват в том, что с ним случилось. Как не был виноват и Федя. Не мы себе судьбу выбираем, а она нас. Но бороться мы обязаны. За кого нам еще бороться, Август, как не за наших детей? – Она сказала это так, что сразу стало понятно: и Федора, и Виктора, и теперь вот Дмитрия она считает своими мальчиками. Такое у нее сердце, такая душа…

Кайсы появился на рассвете. Не один, а с Дмитрием, и Август вздохнул с великим облегчением. Если бы тот вернулся один, объяснение было бы только одно: у них ничего не вышло.

Бесчувственное тело Дмитрия мариец тащил на спине, как куль с мешком. И так же, как куль, бросил его прямо на пол, вздохнул с облегчением:

– Ох и тяжелый, щенок! Замаялся на своем горбу тащить, уже начал думать, что прирезать проще.

А потом Кайсы увидел Евдокию, распрямился, потирая поясницу, сказал с усмешкой:

– Что, скучно в Нижнем мире? – Голос его звучал обычно, ровно, почти равнодушно, но Август знал: встрече этой Кайсы рад.

– Не могу вас, непутевых, без присмотра оставить. – Евдокия тоже улыбнулась, погрозила Кайсы пальцем, а потом посмотрела на неподвижно лежащего Дмитрия, спросила: – Что с мальчиком?

Кайсы уселся на лавку рядом с ней, сбил на затылок свою косматую шапку, сказал устало:

– Все, как я и боялся. Он скоро обернется. Та тварь в живых никого не оставляет, на клочки всех рвет не просто так, а чтобы наверняка. А даже если и не на клочки, то после ее когтей никто не выживет. Такая у нее природа. И он бы умер, если бы не я, если бы не Полозова кровь. Я в рану серебра расплавленного плеснул. – В голосе Кайсы вдруг послышалась растерянность. – Жалко стало мальчишку, ничего другого не придумал. Вот, считай, серебро его от верной смерти и спасло.

– Оно всегда спасает. – Евдокия кивнула.

– От смерти спасло, а от того, что с ним теперь творится, выходит, не спасло, – продолжил Кайсы. – Другой бы на его месте помер, и все дела. А он не помер и теперь вот… оборачивается. Шаман сказал, такое очень редко случается. Оборотничество все больше по крови передается, но даже тогда далеко не всегда проявляется. Много чего случиться должно, чтобы человек в зверя перекидываться начал. А чтобы вот так, от раны, это странно.

– Что с ним теперь будет? – задала Евдокия вопрос, который боялся задать сам Август.

– Думаю, день-два, и он обернется. Кем в итоге станет, в кого превратится, даже шаман мне сказать не смог. Но, если обернется, снова человеком стать уже не сможет. Так и останется зверем. И что в зверином обличье станет делать, каких бед натворит, никто не знает.

– Хорошо. – Евдокия кивнула. Если сказанное ее и напугало, то вида она не подала. Вот такая сильная она была женщина! – Что мы можем для него сделать? Ведь что-то же можем?

– Можем. – Кайсы устало потер глаза, а потом посмотрел на Августа, сказал: – Мне нужен браслет. Любой, хоть Акима Петровича, хоть Федора. У тебя есть?

Вместо ответа Август встал, вышел в кладовку. Этот браслет он не решился забирать с собой на остров, надежно спрятал в доме Евдокии.